Глава 3. Объяснительная психология.

В дальнейшем под объяснительной психологией разумеется выведение фактов, данных во внутреннем опыте, в нарочитом испытании, в изучении других людей и в исторической действительности, из ограниченного числа добытых путем анализа элементов. Под элементом разумеется всякая составная часть психологического основания, служащая для объяснения душевных явлений. Таким образом, причинная связь душевных процессов по принципу: causa aequat effectum, или закон ассоциации, является таким же элементом для построения объяснительной психологии, как и допущение бессознательных представлений или пользование ими.

Первым признаком объяснительной психологии, таким образом, служит, как то полагали уже Вольф и Вайц, ее синтетический и конструктивный ход. Она выводит все находимые во внутреннем опыте и его расширениях факты из ограниченного числа однозначно определенных элементов. Возникновение этого конструктивного направления в психологии исторически связано с конструктивным духом великого естествознания XVII века: Декарт и его школа, так же как и Спиноза и Лейбниц, конструировали соотношения между телесными и душевными процессами, исходя из гипотез и принимая за предпосылку полную прозрачность этого отношения. После того Лейбниц первый, как бы проникая за завесу данной душевной жизни, начал конструировать как влияние, оказываемое на сознательный ход мысли благоприобретенными связями душевной жизни, так и воспроизведение представлений. Он делал это путем вспомогательных понятий, придуманных им в дополнение к тому, что дано, принцип постоянства и обусловленная им непрерывность в различии степеней состояний сознания, вверх от бесконечно малых степеней сознательности, были такого рода вспомогательными понятиями, и связь, в которой они находились с его математическими и метафизическими открытиями, подметить нетрудно. Из того же конструктивного направления ума, постулировавшего, что оно может путем дополнительных и вспомогательных понятий возвысить данное в душевной жизни до совершенно прозаичной понятности, исходил и материализм. Больше того, некоторые отличительные черты конструктивной психологии XVII и начала XVIII века, продолжающие оказывать свое действие и поныне, так же обусловливаются характером сознания конструктивной тенденции. Прослеживая эти отношения, можно уловить историческую обусловленность конструктивной психологии: в ней выражается проявляющаяся во всех областях знания мощь методов и основных понятий естествознания; отсюда она могла бы быть подвержена и исторической критике.

Ограниченное число однозначно определенных элементов, из которых должны быть конструируемы все явления душевной жизни, таков, следовательно, капитал, с которым оперирует объяснительная психология. Однако происхождение этого капитала может быть различно. В этом пункте прежние школы психологии отличаются от ныне господствующих. Если прежняя психология вплоть до Гербарта, Дробиша и Лотце и выводила еще некоторую часть этих элементов из метафизики, то современная психология, это учение о душе без души, добывает элементы для своих синтезов только из анализа психических явлений в их связи с физиологическими фактами. Таким образом, строгое проведение современной объяснительной психологической системы состоит из анализа, дочерпывающего составные элементы из душевных явлений, и синтеза или конструкции, составляющей из них явления душевной жизни и таким образом доказывающей свою полноту. Совокупность и отношение этих элементов образует гипотезу, при помощи которой объясняются душевные явления.

Таким образом, метод объясняющего психолога совершенно тот же, каким в своей области пользуется естествоиспытатель. Это сходство обоих методов еще увеличивается оттого, что в настоящее время, благодаря примечательным успехам, эксперимент стал во многих отраслях психологии вспомогательным средством ее. И в дальнейшем это сходство еще увеличилось бы, если бы удался хотя бы один опыт применения количественных определений не в одних только внешних отрогах психологии, то также и внутри ее самой. Для включения какой-либо системы в объяснительную психологию, разумеется, безразлично, в каком порядке будут вводимы эти элементы. Важно только одно, чтобы объяснительная психология работала с капиталом, состоящим из ограниченного числа однозначных элементов.

При помощи этого признака можно показать лишь относительно некоторых из наиболее значительных психологических трудов настоящего времени, что они принадлежат к этому объяснительному направлению психологии; вместе с тем, исходя из этого признака, можно сделать понятными главнейшие течения современной объяснительной психологии.

Как известно, имея предшественников в лице Юма (1739-1740) и Гартли (1746), английская психология свое первое связное изложение нашла в крупном труде Джеймса Милля "Анализ явлений человеческого духа". В основе этого труда заложена гипотеза о том, что вся душевная жизнь в наивысших своих проявлениях с причинной необходимостью развивается из простых, чувственных элементов, в среде, в которой действуют законы ассоциации. Метод доказательства этой объяснительной психологии заключается в расчленении и составлении, в доказательстве того, что намеченные элементы в достаточной мере объясняют высшие процессы душевной жизни. Сын Джеймса Милля, наследовавший его мысли, Джон Стюарт Милль, описывает в своей "Логике" метод психологии, как взаимодействие индуктивного нахождения элементов и синтетического испытания их-в полном согласии с методом, применявшимся его отцом.

Но он уже с большим подчеркиванием развивает мысли о логической ценности некоторого средства мышления, оказавшегося необходимым для психологии обоих Миллей. Он предполагает своего рода психическую химию; если простые идеи или чувства соединяются, то они могут вызвать состояние, для внутреннего восприятия простое и вместе с тем качественно совершенно отличное от вызвавших его факторов. Законы жизни духа сравнимы подчас с механическими, а подчас и с химическими законами. Когда в уме взаимодействует много впечатлений и представлений, то иногда имеет место процесс, не лишенный сходства с химическим соединением. Когда впечатления были испытаны в соединении настолько часто, что каждое из них легко и быстро вызывает всю группу, то идеи эти сливаются иногда между собою и кажутся уже не несколькими, а одной только идеей; подобно тому как семь цветов призмы, быстро сменяясь перед глазами, производят впечатление белого цвета. Ясно, что допущение такого весьма общего и расплывчатого положения, которое странным образом контрастирует с точностью действительных законов природы, должно исключительно облегчить задачу объясняющего психолога. Ибо оно прикрывает недостаток выведения. Оно позволяет придерживаться некоторых регулярных предшествующих и заполнять при помощи психической химии пробелы между ними и последующим состоянием. Но вместе с тем степень убедительности, присущая этой конструкции и ее результатам, и без того незначительная, понижается до нуля.

Над этой психологической школой возвысился в Англии Герберт Спенсер. В 1855 году впервые появились два тома его "Психологии" и достигли большого влияния на европейскую психологическую мысль. Метод этого труда весьма отличался от метода, применявшегося обоими Миллями. Спенсер не только пользовался естественнонаучным методом, подобно указанным двум авторам, но, в согласии с Кантом, он пошел дальше, подчинив психические явления реальной связи явлений физических, и тем самым психологию естествознанию. При этом он обосновывал психологию на общей биологии. В этой же последней он проводил понятия приспособления живых существ к своей среде, эволюции всего органического мира и параллелизма процессов в нервной системе с внутренними или душевными процессами. Таким образом, он интерпретировал внутренние состояния и связь между ними при помощи изучения нервной системы, сравнительного рассмотрения внешних организаций в животном царстве, и прослеживал приспособления к внешнему миру. Так снова в объяснительную психологию дедуктивно вводятся определенные элементы объяснения, совершенно так же, как то имело место у Вольфа, Гербарта и Лотце. С тем только различием, что раньше они вводились из метафизики, а теперь, соответственно изменившемуся времени, из общего естествознания. Но и при этих новых условиях труд Спенсера остается психологией объяснительной. Даже в смысле внешнего распорядка психология эта делится на две части, из которых первая путем конвертирующих заключений выводит связь гипотез из изучения нервной системы, из сравнительного обзора животного царства и из внутреннего опыта, между тем как вторая кладет эти гипотезы в основание объяснительного метода, с тем, однако, различием, что Спенсер не распространяет этот метод за пределы человеческого интеллекта. Объяснение эмоциональных состояний казалось ему пока невыполнимым. "Если что-либо желают объяснить путем выделения отдельных частей и исследования способов соединений последних между собой, то это должно быть нечто действительно состоящее из различных и определенным образом связанных между собой частей. Если же мы имеем дело с предметом, который хотя очевидно и является составным, но разнообразные элементы которого так смешаны и слиты между собой, что не поддаются в отдельности точному различению, то надо сразу предположить, что попытка анализа если и не останется вполне бесплодной, то приведет лишь к сомнительным и недостаточным выводам. Противоположение это действительно существует между формами сознания, которые мы различаем как интеллектуальные и эмоциональные".

В этой связи появляются у Спенсера и дальнейшие приемы объяснительной психологии. Он переносит с внешнего развития животного царства на внутреннее принцип возрастающей дифференциации частей и функций, а затем их интеграции, т.е. восстановления более высоких и более тонких связей между этими дифференцировавшими функциями, и при этом он для объяснения проблем, которые индивидуальная психология убедительно разрешить оказалась не в состоянии, пользуется прежде всего проблемой происхождения априори, этого принципа развития, действующего во всем животном царстве. После этого он из строения нервной системы, ее нервных клеток и соединительных нервных волокон изъясняет расчленение душевной жизни, ее элементов и существующих между ними отношений. Наконец, там, где в психологической связи оказываются пробелы, на основании гипотезы о психофизическом параллелизме, может быть включена связь физиологическая.

Очевидно, что эта объяснительная психология Спенсера во многих пунктах приближается к жизненности душевной связи в большей мере, нежели это было достигнуто школой Миллей. Включение в естествознание также сообщает связи гипотез более прочную основу и большую авторитетность. Но подобное включение, через посредство учения о психофизическом параллелизме, превращает обусловленную таким образом объяснительную психологию в дело одной научной партии. Оно сообщает ей оттенок утонченного материализма. Для юриста или историка литературы подобная психология является не прочной основой, а опасностью. Все последующее развитие показало, насколько этот скрытый материализм объяснительной психологии, учрежденный Спенсером, разлагающе влиял на политическую экономию, уголовное право, учение о государстве. Что касается самого психологического исчисления, поскольку оно оперирует внутренними восприятиями, оно становится благодаря введению новой гипотезы все же еще менее достоверным.

Эта объяснительная психология спенсеровского направления неудержимо распространялась также и во Франции, и в Германии. Она не раз связывалась с материализмом. Последний во всех своих оттенках есть объяснительная психология. Всякая теория, полагающая в основу связь физических процессов и лишь включающая в них психические факты, есть материализм. Психология величайших французских научных писателей прошлого поколения выступала под влиянием материализма; но сильнее всего она была обусловлена именно взглядами Спенсера. Первый отрывок из "Психологии" Спенсера был опубликован им еще в 1853 году, до появления в печати всего труда (1855), и предметом его служило исследование основ нашего интеллекта. В 1870 году появился главный философский труд Ипполита Тэна о человеческом интеллекте. Он опирался преимущественно на Спенсера, пользуясь, однако, работами обоих Миллей. По поводу распространения своих психологических мыслей Спенсер сам писал: "Во Франции г. Тэн нашел случай придать некоторым из них более широкую известность в своем труде De l'Intelligence". Но Тэн и со своей стороны кое-что прибавил к методам объяснительной психологии. В то время во Франции предпочтительно занимались изучением аномалий в психическом мире, и существовала склонность применять явления, собранные и интерпретированные психиатрами, невропатологами, магнитизерами и криминалистами, при изучении законов душевной жизни. Учение о сродстве гения с помешательством чисто французская выдумка; как всё французское, она возымела в Италии большой успех. Тэн был первым объяснительным психологом, принесшим такое расширение методов психологии, путем изучения аномалий душевных явлений, на благо подлинной психологии. Здесь нет надобности подробно останавливаться на странной гипотезе, которую он, при этих условиях, присоединил к допущениям объяснительной психологии, так как она не возымела обширного действия: "С помощью восприятий и целых групп образов природа создает внутри нас, по определенным законам, призраки, которые мы считаем внешними предметами, и при этом по большей части даже не заблуждаемся, так как соответствующие им внешние предметы действительно существуют. Внешние восприятия суть подлинные галлюцинации". Зато более общего интереса заслуживает наблюдение над роковым влиянием, которое эта теория оказала на исторические труды Тэна. Подобно тому, как односторонняя объяснительная психология Миллей в высшей степени вредоносно повлияла на крупные исторические таланты Грота и Бокля, так и философ Тэн, превращающий нас всех в постоянных галлюцинантов, внушил историку Тэну его изображение Шекспира и его понимание французской революции как своего рода массового помешательства. К Тэну затем примкнул Рибо.

Тем временем в Германии Гербарт развил систему объяснительной психологии, овладевшую университетскими кафедрами, в особенности в Австрии и Саксонии. Чрезвычайное значение ее для успехов объяснительной психологии состояло в том, что она строго научно относилась к методическим требованиям, заключавшимся в задаче давать объяснения по образу естественных наук. Если объяснительная психология должна сделать понятным всю связь душевных процессов без исключения, то в основу ее должна быть положена предпосылка детерминизма. Но исходя из этой предпосылки, она лишь тогда может надеяться на преодоление затруднений, связанных с непостоянством психических процессов, их индивидуальных различий и тесных рамок наблюдения, если она подобно физическим наукам окажется в состоянии ввести количественные определения в свои объяснительные подсчеты. Тогда и она будет способна придать законам более точную формулировку, тогда может возникнуть механика душевной жизни. Хотя Гербарту в его собственных трудах этого сделать и не удалось, но Фехнер стал продолжать работу в том же направлении; пользуясь опытами Эрнста Генриха Вебера, он установил количественное соотношение между увеличением силы чувственных раздражителей и ростом величин ощущений. И столь же важным для введения измерения и счета в область психофизики и психики оказалось то, что он в своих исследованиях развивал методы минимальных изменений, средних степеней, средних ошибок, правильных и неправильных случаев. Но и с другой еще точки зрения количественное рассмотрение открыло себе доступ к душевным процессам. Сравнивая определения времени, данные различными астрономами при изучении одного и того же явления, немецкий астроном Бессель наткнулся на открытие персональных различий между этими учеными. Время прохождения светила через меридиан определяется различными наблюдателями различно, что вызвано разницей в продолжительности времени, потребного в каждом данном случае для того, чтобы чувственное восприятие состоялось и было зарегистрировано. Астрономы и биологи обратили внимание на чрезвычайное психологическое значение этого факта. Возникли опыты, имевшие целью измерить время, потребное для совершения различных психических процессов.

Ввиду того, что эти работы изображались в то же время как психофизические и психологические опыты, они действовали в направлении экспериментальной психологии вместе с великими анализами наших зрительных и слуховых восприятий, которыми в особенности Гельмгольц проложил для эксперимента совершенно иной путь в душевную жизнь. Таким образом, благодаря этому в Германии через развитие психофизического и психологического эксперимента методические средства объяснительной психологии чрезвычайно расширились. То был процесс, обеспечивший за Германией, начиная с 60-х годов нашего столетия, неоспоримое господство в психологической науке. С введением эксперимента могущество объяснительной психологии на первых порах чрезвычайно возросло. Перед нею открывались необозримые перспективы. Благодаря введению опытного метода и количественного определения объяснительное учение о душе могло, по образцу естествознания, приобрести прочную основу в экспериментально обеспеченных и выраженных на языке чисел закономерных отношениях. Но в этот решительный момент произошло нечто обратное тому, чего ожидали энтузиасты экспериментального метода.

В области психофизики опыт привел к чрезвычайно ценному расчленению чувственного восприятия у человека. Он оказался необходимым орудием психолога для составления точного описания некоторых внутренних психических явлений, каковы узость сознания, скорость душевных процессов, факторы памяти и чувства времени, и, конечно, казалось, что умение и терпение экспериментаторов дадут им возможность приобрести точки опоры для производства опытов также и при изучении других внутрипсихический х соотношений. Но к познанию законов во внутренней области психики опытный метод все-таки не привел. Таким образом, он оказался чрезвычайно полезным для описания и анализа, надежды же, возлагавшиеся на него объяснительной психологией, он до сих пор не оправдал.

При этих обстоятельствах в современной немецкой психологии наблюдается два примечательных явления по отношению к применению объяснительного метода.

Одна влиятельная школа решительно идет дальше по пути подчинения психологии познанию природы при помощи гипотезы о параллелизме физиологических и психических процессов. Основой объяснительной психологии является следующий постулат: ни одного психического феномена без сопутствующего ему физического. Таким образом, в жизненном течении ряды физиологических процессов и сопровождающих их психических явлений соответствуют друг другу. Физиологический ряд образует законченную, непрерывную и необходимую связь. Наоборот, психические изменения, какими они попадают во внутреннее восприятие, в такого рода связь объединить нельзя. Какой же образ действий вытекает отсюда для сторонника объяснительной психологии? Он должен перенести необходимую связь, которую он находит в физическом ряду, на ряд психический. Точнее его задача определяется так: "Разложить совокупность содержаний сознания на их элементы, установить законы соединения этих элементов, а также их отдельные соединения, и затем для всякого элементарного психического содержания эмпирическим путем отыскать сопутствующее ему физиологическое возбуждение для того, чтобы посредством причинно понятных сосуществования и последовательности этих физиологических возбуждений косвенно объяснить не поддающиеся чисто психологическому объяснению законы соединения и сами соединения отдельных психических содержаний". Этим самым, однако, объявляется банкротство самостоятельной объяснительной психологии. Дела ее переходят в руки физиологии. В распоряжение естествоиспытателя, занимающегося психологией, поступают весьма обширные вспомогательные средства для истолкования психических фактов. Там, где во внутреннем опыте между условиями и действием не существует равенства, надобно лишь вставить промежуточные физиологические члены, не имеющие психического эквивалента. При помощи их легко может быть объяснено то, что в таком явлении, как волевое действие, не поддается объяснению из принятых психических объяснительных элементов.

Но ход экспериментального исследования вместе с тем привел еще к одному в высшей степени примечательному обороту. Вильгельм Вундт, первый из всех психологов, отграничивший совокупность экспериментальной психологии в качестве особой отрасли знания, создавший для нее огромного размаха институт, из которого исходило сильнейшее побуждение к систематической работе над экспериментальной психологией, Вундт, впервые связавший воедино в своем учебнике выводы экспериментальной психологии, в дальнейшем течении своих широко объемлющих экспериментальных наблюдений сам оказался вынужденным перейти к пониманию душевной жизни, покидающему господствующую до того в психологии точку зрения. "Когда, рассказывает он, я впервые подошел к психологическим проблемам, я разделял общий, естественный для физиолога, предрассудок, будто образование чувственных восприятий является исключительно делом физиологических свойств наших органов чувств. На деятельности зрительного чувства я прежде всего научился постигать акт творческого синтеза, ставший постепенно для меня проводником, с помощью которого я из развития высших функций фантазии и ума стал извлекать психологическое понимание, для которого прежняя психология не давала мне никакой помощи". Принцип параллелизма он определил теперь точнее в том смысле, что "психофизический параллелизм может быть применим только к тем элементарным психическим процессам, с которыми именно единственно и идут параллельно определенно ограниченные двигательные процессы, но не к каким угодно сложным продуктам духовной жизни, получившимся лишь в результате духовного формирования чувственного материала, и уже никак не к общим интеллектуальным силам, из которых выводятся эти продукты". ("Душа человека и животного", 2 изд., ср. также о психической причинности и принципе психического параллелизма). Впоследствии он отказался и от применения закона causa aequat effectum к духовному миру; он признал факт существования творческого синтеза; "под этим понятием я разумею тот факт, что благодаря своим причинным взаимодействиям и вызываемым ими последствиям психические элементы порождают соединения, которые хотя и могут быть психологически объяснены из их компонентов, то тем не менее обладают новыми качественными свойствами, не содержавшимися ранее в составных элементах, причем необходимо отметить, что с этими новыми свойствами связаны специфические, не встречавшиеся в элементах, определения соединений со стороны их ценности. Поскольку психический синтез во всех этих случаях порождает нечто новое, я его и называю творческим"; в противоположность закону постоянства физической энергии, по Вундту, в "сцеплении творческих синтезов, образующем прогрессивный ряд развития", заключается "принцип роста духовной энергии" (ib.). Джеймс в своей "Психологии" и Зигварт в новых главах своей "Логики", где они говорят о методе психологии и рекомендуют развивать описательную психологию, оба подчеркивают свободу и творчество в душевной жизни еще резче, нежели Вундт. В той мере, в какой это движение развивается, объяснительная и конструктивная психология должна терять в своем влиянии.

Первый признак объяснительной психологии заключается в том, что она делает выводы из ограниченного числа однозначных объяснительных элементов. В современной психологии тем самым обусловливается и второй признак, а именно, что соединение этих объяснительных элементов носит лишь гипотетический характер. Обстоятельство это было признано уже Вайцем. При взгляде на ход развития объяснительной психологии особенно бросается в глаза постоянное увеличение числа объяснительных элементов и приемов. Это естественно вытекает из стремления по возможности приблизить гипотезы к жизненности душевного процесса. Но, одновременно с этим, следствием этого стремления является также и постоянное возрастание гипотетического характера объяснительной психологии. В той же мере, в какой накопляются элементы и приемы объяснения, понижается ценность их испытания на явлениях. В особенности же приемы психической химии и восполнения психических рядов посредствующими физиологическими звеньями, не имеющими представительства во внутреннем опыте, открывают для объяснения простор неограниченных возможностей. Тем самым разбивается основное ядро объяснительного метода испытание гипотетических объяснительных элементов на самих явлениях.