В обществе, в котором мы живем, редко можно встретить какие-либо свидетельства такого способа существования, как бытие, так как это общество в основном подчинено приобретению собственности и извлечению прибыли. Обладание считается многими людьми наиболее естественным способом существования и даже единственно приемлемым образом жизни для человека. В связи с этим уяснить сущность бытия как способа существования или хотя бы понять, что обладание – это всего лишь одна из возможных жизненных ориентации, весьма трудно. И все же корни обоих этих понятий – в жизненном опыте человека. Оба находят отражение в нашей повседневной жизни и требуют не отвлеченного, рационального рассмотрения, а вполне конкретного. Будем надеяться, что приведенные далее простые примеры проявлений принципов обладания и бытия в обыденной жизни помогут читателям понять суть этих двух альтернативных способов существования. Обучение.

Студенты, живущие по принципу обладания, могут слушать лекцию, воспринимать слова, понимать логику построения предложений и их смысл, в конце концов законспектировать все, что сказал лектор, затем выучить записанный текст на память и сдать экзамен. Однако это отнюдь не означает, что содержание лекции станет частью их собственной системы мышления, расширит и обогатит ее. Такие студенты просто фиксируют в тетрадях все услышанное в лекции в виде записей отдельных мыслей или теорий и в лучшем случае сохраняют их. Между содержанием лекции и студентами так и не устанавливается никакой связи, они остаются чуждыми друг другу, разве что каждый из них становится владельцем некой коллекции чужих высказываний (сформулированных лектором или заимствованных им из других источников).

Те студенты, для которых принцип обладания является главным способом существования, не имеют иной цели, кроме стремления следовать тому, что они выучили, либо твердо полагаясь на свою память, либо бережно храня свои записи. Они не стараются создавать или придумывать что-то новое; наоборот, свежие мысли или идеи относительно чего бы то ни было внушают личностям такого типа большое беспокойство, так как все новое принуждает их сомневаться в той фиксированной сумме знаний, которой они овладели. Действительно, человека, для которого основной способ его взаимоотношений с миром – обладание, любые идеи, суть которых нелегко усвоить и зафиксировать (в памяти или на бумаге), пугают – как и все, что развивается и изменяется и, следовательно, не поддается контролю.

Те же студенты, которые избрали бытие как основной способ взаимоотношений с миром, усваивают знания совершенно по-иному. Начать хотя бы с того, что они никогда не преступают к слушанию курса лекций – даже первой из них, будучи tabula rasa. Те проблемы, которые составляют предмет лекции, уже знакомы им, они размышляли над ними ранее, и у них в связи с этим возникли собственные вопросы и проблемы. Они не пассивные вместилища для слов и мыслей, они слушают и слышат, и что очень важно, получая информацию, они реагируют на нее активно и результативно. То, что они слышат, стимулирует их к собственным размышлениям. У них возникают вопросы, и рождаются новые идеи. Для таких студентов лекции – живой процесс. Все, о чем говорит лектор, они воспринимают с интересом и сразу сопоставляют с жизнью. Они не просто знакомятся с новыми знаниями, которые им нужно записать и выучить. На каждого из таких студентов лекция оказывает определенное влияние, в какой-то степени меняет каждого: после лекции он (или она) уже чем-то отличается от того человека, каким он был до лекции. Разумеется, такой способ усвоения знаний может быть эффективным лишь в том случае, если лектор предлагает своим слушателям материал, стимулирующий их интерес. Переливание из пустого в порожнее не интересует студентов с установкой на принцип бытия; в таких случаях они предпочитают вовсе не слушать лектора и сосредоточиться на собственных мыслях.

Здесь следует хотя бы кратко уделить внимание слову "интерес", которое в наше дни стало таким бесцветным и избитым. Основное значение этого слова заключено в его корне: латинское "inter – esse" означает "быть в (или) среди" чего-то. В среднеанглийском языке живой, деятельный интерес к чему-либо обозначается словом "to list" (прилагательное "listy", наречие "listily"). В современном английском языке "to list" употребляется только в пространственном смысле: "a ship lists" (корабль кренится"), первоначальный психологический смысл сохранило только отрицательное значение "listless" (вялый, равнодушный, апатичный, безразличный). В прежние времена "to list" означало "активно стремиться к чему-либо", "быть искренне заинтересованным в чем-то". Корень слова тот же, что и у "lust" (сильно, страстно желать чего-либо), но "to list" означало не пассивную отданность, а свободный и активный интерес или стремление к чему-либо. Одно из ключевых слов книги неизвестного автора середины XIV века "Облако неведения" – "to list". Тот факт, что это слово сохранило в языке только отрицательное значение, свидетельствует об изменении духовной жизни общества за период с XII по XX век. Память.

Вспоминание может происходить либо по принципу обладания, либо по принципу бытия. Главное, чем различаются эти две формы,– это тип устанавливаемой связи. При вспоминании по принципу обладания такая связь может быть чисто механической, когда, например, связь между двумя последовательными словами определяется частотой их употребления в определенном сочетании, или чисто логической, как связь между противоположными или пересекающимися понятиями; основанием для установления связи могут быть временные и пространственные параметры, величина, цвет; связи могут устанавливаться также в рамках конкретной системы мышления.

Вспоминание по принципу бытия представляет собой активное воспроизведение слов, мыслей, зрительных образов, картин, музыки; другими словами, конкретный факт, который нужно вспомнить, соединяется со связанными с ним многими другими фактами. При этом устанавливаются живые связи, а не механические или логические. Понятия связываются друг с другом в результате продуктивного процесса мышления (или чувствования), которое активизируется при поиске нужного слова. Вот простой пример; если со словами "головная боль" у меня ассоциируется слово "аспирин", то возникает логическая конвенциональная ассоциация. Если же эти слова "головная боль" вызывают у меня такие ассоциации, как "стресс" или "гнев", то я связываю этот факт с его возможными причинами, которые я понял, изучая само явление. Второй тип вспоминания представляет собой акт продуктивного мышления. Метод свободных ассоциаций, предложенный Фрейдом, является наиболее ярким примером этого типа живого вспоминания.

Не очень склонные к сохранению информации люди знают, что для того чтобы их память хорошо работала, они должны испытывать сильный и непосредственный интерес. Так, известны случаи, когда люди вспоминали слова давно ими забытого иностранного языка, если это было жизненно необходимо для них. На основании собственного опыта могу сообщить следующее: не обладая достаточно хорошей памятью, я тем не менее был способен вспомнить содержание сна своего пациента, который анализировал две недели или даже пять лет назад, если мне приходилось снова лицом к лицу встретиться с этим человеком и сосредоточиться на его личности. А всего за пять минут до этого я был абсолютно не в состоянии вспомнить этот сон – в этом не было особой необходимости.

Вспоминание по принципу бытия предполагает оживление в памяти того, что человек видел или слышал ранее. Если мы попытаемся представить себе когда-то виденное лицо какого-то человека или какой-нибудь пейзаж, то сами можем испытать такое продуктивное восстановление в памяти. Вспомнить сразу мы не сможем ни то, ни другое; нам необходимо воссоздать этот предмет, мысленно оживить его. Такое восстановление в памяти не всегда бывает легким – ведь для того, чтобы вспомнить то или иное лицо или определенный пейзаж, мы должны были в свое время смотреть на него достаточно внимательно. Когда такое вспоминание совершается, человек, чье лицо мы вспоминаем, предстает перед нами настолько живым, а пейзаж настолько отчетливым, как будто этот человек или пейзаж сейчас физически присутствует перед нами.

В качестве примера того, как происходит восстановление в памяти лица или пейзажа по принципу обладания можно рассмотреть манеру очень многих людей рассматривать фотографии. Фотография, вызывая обычно такую реакцию: "Да, это он" или "Да, мне случалось бывать здесь", служит таким людям лишь вспомогательным средством для опознания человека или места и, следовательно, становится для них своего рода отчужденной памятью.

Еще одну форму отчужденной памяти представляют собой записи. Фиксируя то, что я хочу запомнить, я приобретаю уверенность в том, что владею информацией, и потому не стараюсь удержать ее в своей голове. Я уверен в своей собственности – только потеряв записи, я теряю также и память об этой информации. Я утрачиваю свою способность к запоминанию, так как мой банк памяти превратился в экстернализованную в виде записи часть меня самого.

Как известно, людям, живущим в современном обществе, приходится держать в памяти множество самых разных сведений. Понятно, что хранение какой-то части этой информации в виде записей (заметок, книг и др.) неизбежно. Наблюдая за собой, легко убеждаешься в том, что при ведении записей всякого рода способность к запоминанию уменьшается. Здесь могут оказаться небесполезными несколько типичных примеров. Один из них ежедневно можно наблюдать в магазинах: сегодня продавец лишь в редчайших случаях пользуется устным счетом – элементарное сложение двух-трех чисел он выполняет с помощью счетной машины. Другой пример относится к учебному процессу. Преподавателям хорошо известно, что те студенты, которые тщательно записывают на лекциях каждую фразу, скорее всего поймут и запомнят меньше, чем те, кто полагается на свою способность понять и, значит, запомнить хотя бы самое главное. Далее, музыканты знают, что тем, кто очень легко читает ноты с листа, без партитуры музыкальный текст запомнить труднее . (В качестве примера музыканта, ориентированного на принцип бытия, можно привести Тосканини, который, как известно, обладал феноменальной памятью.) И наконец, последний пример: работая в Мексике, я заметил, что память неграмотных людей или тех, кто редко прибегает к записям, намного превосходит память хорошо образованных жителей развитых стран. Этот факт, кроме всего прочего, позволяет предположить, что грамотность не является таким уж большим благом, как это принято было считать до сих пор, особенно если люди пользуются ею для того, чтобы поглощать информацию, обедняющую их воображение и способность к переживанию. Эту информацию мне сообщил д-р Моше Будмор. Беседа.

Различия между принципами обладания и бытия хорошо иллюстрируют два вида бесед. Представим себе сначала типичную картину спора, возникшего во время беседы двух людей. Один из них, А, имеет мнение X, а второй, В,– мнение У. Каждый из них, отождествляющий себя со своим собственным мнением, озабочен тем, чтобы найти лучшие, т.е. более веские аргументы, и отстоять свою точку зрения. Ни один из них не собирается ее изменить и не надеется, что изменится точка зрения оппонента. Каждый из них боится изменить и собственное мнение – именно потому, что оно является одной из частей его собственности и утрата его означала бы потерю части собственности.

В беседе, которая не имеет характера спора, ситуация несколько отличается от описанной выше. Многим знакомы чувства, которые испытываешь при встрече с человеком, занимающим видное положение, или известным, или действительно обладающим некими достоинствами, или с тем, от кого мы хотим что-то получить: хорошую работу, любовь, восхищение. В подобных обстоятельствах большинство людей проявляют, по крайней мере, легкое беспокойство и часто "готовят" себя к важной для них встрече. Они обдумывают темы разговора, которые могли бы заинтересовать их собеседника; они заранее продумывают начало беседы; некоторые даже составляют себе план – той ее части, которая отводится им самим. Они подбадривают себя, думая о том, что они имеют свои прошлые успехи и личное обаяние (или свою способность внушать другим страх, если такое качество кажется им ценным), свои общественное положение, связи, внешность, одежды. Другими словами, они мысленно оценивают свои достоинства и достижения и, исходя из этой оценки, намереваются в предстоящей беседе выложить "товар лицом". Хорошо владеющий этим искусством человек действительно способен произвести впечатление на многих, хотя это впечатление лишь частично будет результатом хорошего исполнения избранной роли, так как здесь в большой степени может сказаться и неумение большинства разбираться в людях. Если, однако, исполнитель не будет искусен, его игра покажется фальшивой и скучной и не вызовет интереса.

В корне отличаются от описанного типа людей те, кто к любой ситуации подходит без всякой предварительной подготовки и не использует никаких средств для поддержания уверенности в себе. Их реакция непосредственна и результативна; они забывают о себе, о своих знаниях и положении в обществе. Их собственное "я" не препятствует им, и именно поэтому они в состоянии реагировать на другого человека и его мысли всем своим существом. У них рождаются новые идеи, потому что они не держатся ни за одну из них. Если люди, ориентированные на обладание, полагаются на то, что они имеют, то ориентированные на бытие люди опираются на то, что они есть, т.е. на то, что они живые существа и что в ходе беседы обязательно родится что-то новое, если они будут оставаться самими собой и смело на все реагировать. Они живы и целиком вовлекаются в разговор, потому что их не сдерживает озабоченность тем, что они имеют. Присущая им живость нередко заражает собеседника и помогает ему преодолеть собственный эгоцентризм. Таким образом, беседа из своеобразного товарообмена (где в качестве товара выступают информация, знания или общественное положение) превращается в диалог, в котором уже неважно, кто прав. Соперники, стремящиеся победить друг друга, превращаются в собеседников, в одинаковой степени получающих удовлетворение от взаимного общения; они расстаются, унося в своей душе не торжество победы или горечь поражения (чувства, в равной степени бесплодные), а – радость. (В психоаналитической терапии именно подобная способность врача подбодрить пациента, пробудить в нем интерес к жизни является существенно важным фактором оказания помощи пациенту. Никакая "доза" психоанализа не будет эффективной, если лечение проходит в бездушной и унылой атмосфере.) Чтение.

Приведенные выше рассуждения о беседе в равной степени относятся и к чтению, которое представляет собой (во всяком случае должно быть таковым) беседу между автором и читателем. Разумеется, в чтении (впрочем, как и в личной беседе) большое значение имеет, кто является автором (собеседником). Чтение дешевого, не отличающегося высокими художественными достоинствами романа подобно сну наяву. Такое чтение не вызывает продуктивной реакции; текст просто проглатывается, как проглатывается телевизионное шоу или хрустящий картофель, который мы жуем, глядя в телевизор. Однако чтение романа, например, Бальзака может побуждать совершать внутренюю работу – сопереживать, т.е. такое чтение происходит по принципу бытия и является продуктивным. Между тем в наше время большинство людей читают по принципу потребления или обладания. С первых же страниц автор стремится возбудить любопытство читателя, его охватывает желание узнать фабулу романа: останется ли в живых герой или умрет, соблазнит ли он героиню или же ей удастся устоять; он хочет знать ответы на все эти вопросы. Сам роман лишь играет роль своего рода возбудителя; кульминация переживания читателя – это "счастливый" или "несчастливый" конец. Зная конец, он обладает всей историей, которая становится для него почти столь же реальной, как если бы она жила в его собственной памяти. Однако знания его от этого не стали шире: действующие лица романа остались им не поняты, и поэтому ему не удалось глубже познать суть человеческой природы или самого себя.

Подобные способы характерны и для чтения книг по философии и истории. Метод чтения таких книг формируется (или, точнее, деформируется) в ходе обучения. Цель обычной школы – снабдить каждого учащегося определенным объемом "культурной собственности" и в конце обучения выдать документ, удостоверяющий, что его владелец обладает по крайней мере минимумом этой собственности. Студентов обучают читать книгу так, чтобы они могли повторить основные мысли автора. Платона, Аристотеля, Декарта, Спинозу, Лейбница, Канта, Хайдеггера, Сартра студенты "знают" именно таким образом. Разница между уровнями образования в средней школе и аспирантуре заключается главным образом в величине приобретаемой культурной собственности, которая приблизительно соответствует количеству той материальной собственности, которой эти студенты будут владеть в будущем.

Учащиеся, которые способны наиболее точно повторить мнение каждого из философов,– это так называемые отличники. Их можно сравнить с хорошо информированными экскурсоводами в музеях. Они учат только то, что не выходит за пределы такой суммы знаний, которая составляет некую собственность. Они не учатся мысленно беседовать с философами, обращаться к ним с вопросами; они не учатся примечать присущие тем или иным авторам противоречия, понимать, где автор опустил какие-то проблемы или обошел спорные вопросы; они не учатся отличать те новые идеи, которые принадлежат самому философу, от всего того, что отражает лишь "здравый смысл" того времени, в котором он жил и творил; они не учатся прислушиваться к автору, чтобы понимать, когда в нем говорит только голос рассудка, а когда его слова идут и от ума, и от сердца; они не учатся распознавать истинность или ложность доводов автора и еще многое другое.

Люди, читающие по принципу бытия, часто приходят к выводу, что получившая высокую оценку книга не имеет либо абсолютно никакой ценности, либо весьма ограниченную. Они могут полностью понять содержание книги, а иногда даже глубже самого автора, которому все им написанное представляется весьма важным. Власть.

Еще один пример, хорошо иллюстрирующий различие между принципами обладания и бытия,– реализация власти. Наиболее важный момент выражается здесь в различии между сущностями понятий "обладать властью" и "быть властью". Почти все мы, по крайней мере в какие-то моменты нашей жизни, должны употреблять власть. При воспитании детей люди – хотят они того или не хотят – осуществляют власть: и чтобы защитить своих детей от грозящих им опасностей, и чтобы дать им какие-то наставления, скажем, о поведении в разных ситуациях. Для большинства мужчин патриархального общества женщина также служит объектом власти. В бюрократических, иерархически организованных обществах, подобных нашему, власть осуществляют большинство составляющих такие общества членов, исключение составляют лишь люди самого низкого социального уровня, являющиеся объектами власти.

Наше понимание власти, соответствующее тому или иному способу существования, зависит от нашего осознания того, что достаточно широкий термин "власть" имеет два совершенно различных значения: власть может быть либо "рациональной", либо "иррациональной". Рациональная власть, основанная на компетентности, способствует росту человека, который ее осуществляет. Иррациональная власть держится на силе и служит для эксплуатации того, кто ей подчиняется. Это различие рассмотрено мной в моей книге "Бегство от свободы".

В примитивных обществах, в которых охота или собирательство служит основным источником существования, власть реализует лицо, способное, по всеобщему признанию членов общества, выполнять эту задачу. Качества, которыми должен обладать такой человек, в большой степени зависят от конкретных обстоятельств; как правило, такими качествами являются: жизненный опыт, мудрость, великодушие, мастерство, "внешность", храбрость. Во многих племенах нет постоянной власти – она устанавливается тогда, когда в ней возникает необходимость. Либо имеются разные представители власти для осуществления ее в различных сферах: ведения войн, отправления религиозных обрядов, решения споров. Когда качества, на которые опирается данная власть, ослабевают или исчезают, сама власть перестает существовать. Сходную форму власти можно наблюдать в сообществах приматов: здесь также компетентность зачастую определяется не физической силой, а такими качествами, как опыт и "мудрость". Х. М. Р.Дельгадо (1967) с помощью чрезвычайно избирательного эксперимента с обезьянами показал, что если доминирующее животное утрачивает хотя бы на миг качества, на которых основана его компетентность, оно теряет свою власть.

Власть по принципу бытия основывается как на том, что призванное осуществлять власть лицо компетентно для выполнения определенных социальных функций, так и на самой сущности личности, достигшей высокой ступени развития. Такие личности "излучают" власть, и у них нет необходимости всякий раз доказывать ее приказами, угрозами и подкупами. Сам облик таких высокоразвитых индивидов – даже больше, чем их слова и дела,– говорит о том, чем может стать человек. Именно такими были великие Учители человечества; подобных личностей хотя и не достигших столь высокой ступени совершенства, можно встретить на всех уровнях образования и среди представителей самых разных культур. (Все это имеет непосредственное отношение и к проблеме воспитания. Если бы родители сами были более развитыми и последовательными людьми, то вряд ли авторитарный и демократический подходы к воспитанию различались бы между собой столь полярным образом. Нуждаясь в авторитете, осуществляющем свою власть по принципу бытия, ребенок реагирует на него с величайшей готовностью. Однако он восстает против давления или пренебрежительного отношения со стороны людей, чье собственное поведение показывает, что сами они в свое время не утруждали себя теми усилиями, которых требуют теперь от подрастающего ребенка.)

В иерархически организованных обществах, гораздо более крупных и сложных, чем те, где люди заняты охотой и собирательством, основанная на компетентности власть уступает место власти, основанной на общественном статусе. Это не означает, что существующая власть обязательно некомпетентна; это значит, что компетентность не является неотъемлемым элементом власти. Во многих случаях эти две категории никак не связаны между собой. Если страной правит монарх, то его компетентность определяется качествами, обусловленными лишь случайным сочетанием генов; взять в руки власть с помощью убийства и предательства может и бессовестный преступник; в современных же демократических обществах к власти могут прийти люди, обязанные своим избранием фотогеничной внешности или той сумме денег, которую они в состоянии потратить на предвыборную кампанию.

Однако серьезные проблемы возникают даже тогда, когда власть основана на компетентности: руководитель может быть компетентным в одной области и некомпетентным в другой – например, государственный деятель может обладать качествами, необходимыми для ведения войны, и оказаться несостоятельным в условиях мира; руководитель, отличавшийся в начале карьеры честностью и мужеством, может со временем утратить эти качества, не устояв перед искушением власти; старость или различные заболевания также способны привести к тем или иным видам деформации. Кроме того, следует принять во внимание, что членам небольшого племени гораздо легче оценить поведение облеченного властью лица, чем миллионам людей какой-либо страны, которым во время предвыборной кампании преподносят искусственный образ кандидата, созданный усилиями специалистов по рекламе и пропаганде.

Независимо от причин утраты качеств, составляющих компетентность, в большинстве крупных и иерархически организованных обществ происходит процесс отчуждения власти. Первоначальная реальная или мнимая компетентность власти переносится на олицетворяющие ее мундир или титул. Эти внешние признаки зачастую заменяют настоящую компетентность и определяющие ее качества. Король (воспользуемся этим титулом как символом власти такого типа) может быть глупым, порочным, злым человеком, т.е. в высшей степени некомпетентным для того, чтобы быть властью; тем не менее он обладает властью. Пока он носит королевский титул, считается, что он имеет качества, которые делают его компетентным. Даже если король голый, все верят, что на нем роскошные одежды.

То, что люди принимают мундиры или титулы за реальные признаки компетентности, не происходит само собой. Те, кто обладают этими символами власти и извлекают из этого выгоду, должны подавить у подчиненных им людей способность к реалистическому, критическому мышлению и заставить их верить вымыслу. Каждому, кто даст себе труд задуматься над этим, известны махинации пропаганды и методы, с помощью которых подавляются критические суждения, известно, каким покорным и податливым становится разум, усыпленный избитыми фразами, и какими бессловесными делаются люди, теряя независимость, способность верить собственным глазам и полагаться на собственное мнение. Поверив в вымысел, они перестают видеть действительность в ее истинном свете. Обладать знанием и знать.

Различие между принципами обладания и бытия в сфере знания можно выразить двумя формулировками: "У меня есть знания" и "Я знаю". Обладание знанием означает приобретение и сохранение имеющихся знаний (информации); знание же функционально, оно участвует в процессе продуктивного мышления. Глубокие высказывания таких мыслителей, как Будда, иудейские пророки, Иисус, Мейстер Экхарт, Зигмунд Фрейд и Карл Маркс помогут нам понять, как проявляется принцип бытия применительно к знанию. По их мнению, знание начинается с осознанием обманчивости наших обычных чувственных восприятий, т.е. осознание того, что наше представление о физической реальности не соответствует "истинной реальности" и, главным образом, в том смысле, что большинству людей, живущих как бы в полусне, не ведомо, что большая часть всего, что они почитают за истину или считают очевидным, всего лишь иллюзия, порожденная суггестивным воздействием той социальной среды, в которой они живут. Таким образом, подлинное знание начинается с разрушения иллюзий, с разочарования [Ent-tauschung]. Знать – значит проникнуть за внешнюю оболочку явления до самых его корней, а следовательно, и причин; знать – значит "видеть" действительность такой, какова она есть, без всяких прикрас. Знать не означает обладать истиной; это значит проникнуть за поверхность явления и, сохраняя способность критически к нему относиться, стремиться активно приближаться к истине.

Способность творчески проникать в глубь вещей выражает древнееврейское слово jadoa, что означает познать и любить полно и глубоко. Будда, Просветленный, призывает людей пробудиться и освободиться от иллюзорного представления о том, будто обладание вещами ведет к счастью. Иудейские пророки также призывают людей пробудиться от сна и осознать, что идолы, которым они поклоняются,– это их собственные создания, они иллюзорны. Иисус провозглашает: "Истина сделает вас свободными!". Мейстер Экхарт рассуждает о знании и о Боге таким образом: "Знание – это не какая-то определенная мысль; оно стремится, скорее, сорвать [все покровы] и бескорыстно и в наготе своей устремляется к Богу, пока не достигнет и не постигнет его" [Blakeny,с.243]. ("Нагота" и "нагой" – излюбленные слова Мейстера Экхарта, так же, как и его современника, неизвестного автора книги "Облако неведения".) Согласно Марксу, человек должен избавиться от иллюзий и создать такие условия, которые позволяют ему жить без них. На идее разрушения иллюзий ("рационализации") с целью осознания неосознаваемой реальности основана и концепция самопознания Фрейда. (Этого последнего из философов-просветителей можно назвать революционным мыслителем – в смысле философии Просвещения XVIII, а не XX века.)

Все упомянутые мыслители задавались вопросом о спасении человечества; все они подвергали критике принятые обществом стереотипы мышления. Для них цель знания – не достоверность "абсолютной истины", с которой человек чувствует себя комфортно, а процесс самоутверждения человеческого разума. Для тех, кто знает, незнание равносильно знанию, поскольку и то, и другое является частью процесса познания, хотя в этом случае незнание не означает невежества бездумных. Оптимальное знание по принципу бытия – это знать глубже, а по принципу обладания – иметь больше знаний.

Цель современной системы образования, как правило, заключается в том, чтобы научить людей приобретать знания как некое имущество, в той или иной степени соразмерное с той собственностью и тем общественным положением, которые они, скорее всего, будут иметь в будущем. Получаемый минимум знаний достаточен для того, чтобы люди могли выполнять должным образом свои служебные обязанности. Помимо этого, для более полного ощущения собственной значимости, каждый из них получает в отдельной упаковке "знания-люкс", причем размер такой упаковки зависит от вероятного общественного положения данного лица в будущем. Учебные заведения – это фабрики, производящие подобные упаковки со "всесторонними" знаниями, хотя сами они обычно утверждают, что их целью является ознакомление учащихся с выдающимися достижениями человеческого разума. Многие колледжи особенно изобретательны по части создания таких иллюзий. На их "шведском столе" знаний можно найти многое – от философии и искусства Древней Индии до экзистенциализма и сюрреализма. Для того чтобы чувствовать себя свободно, учащимся достаточно отведать по кусочку от разных блюд, никто не побуждает их сосредоточиться на каком-то одном предмете и даже не требует от них, чтобы они дочитывали книгу до конца. (Радикальная критика этой системы обучения, хорошо показывающая многие ее недостатки, дана Айваном Илличем.) Вера.

В зависимости от того, по какому принципу – обладания или бытия – используется понятие "веры", оно может иметь два совершенно различных значения в религиозном, политическом или личном смысле.

В первом случае вера – это обладание неким ответом, не нуждающимся ни в каких рациональных доказательствах. Ответ этот состоит из созданных другими людьми формулировок, которые человек принимает в силу того, что он этим "другим" – как правило, бюрократии – подчиняется. В результате человек приобретает чувство уверенности, основанное на реальной (либо только воображаемой) силе бюрократии, и как бы получает пропуск, позволяющий примкнуть к большой группе людей. Это освобождает человека от тяжелой необходимости самостоятельно мыслить и принимать решения. Имея этот ответ, человек чувствует себя одним из beati possidentes – счастливых обладателей истинной веры. Вера по принципу обладания придает уверенность; она претендует на утверждение абсолютного неопровержимого знания, которое представляется правдоподобным, так как сила тех, кто распространяет и защищает эту веру, кажется непоколебимой. Действительно, разве не предпочел бы каждый уверенность, если бы взамен нужно было лишь отказаться от своей независимости?

При установке на обладание Бог, олицетворяющий изначально высшую ценность нашего внутреннего опыта, становится неким идолом. Согласно воззрениям пророков, идол – это сотворенная нами самими вещь, на которую мы проецируем свою собственную силу, обедняя при этом самих себя. Мы подчиняемся собственному созданию, и посредством такого подчинения в отчужденной форме происходит наше общение с самим собой, и так же, как я могу обладать идолом, поскольку это вещь, идол, поскольку я подчиняюсь ему, в то же время обладает мной. Якобы присущие Богу качества, лишь только он превращается в идола, становятся такими же чуждыми моему личному опыту, как и политические доктрины. Этого идола можно превозносить как Милосердного Бога и – одновременно совершать его именем любые жестокости; точно так же отчужденная вера в человеческую солидарность не останавливает людей перед самыми бесчеловечными действиями, не подвергнутыми ни малейшим сомнениям. Кто хочет обрести уверенность, кто хочет иметь готовые ответы на все жизненные вопросы, не стремясь искать их самостоятельно,– тот верит по принципу обладания.

Совершенно иное явление – вера по принципу бытия. Можно ли жить без веры? Разве не должен младенец доверить себя груди своей матери? Разве все мы не должны верить в других людей, в тех, кого мы любим, наконец, в самих себя? Разве можем мы жить без веры в справедливость норм нашей жизни? Действительно, без веры нами овладевают бессилие, безысходность и страх.

Вера по принципу бытия – это прежде всего не верование в определенные идеи (хотя это также может иметь место), а внутренняя ориентация, установка человека. Правильнее было бы сказать, что человек верит, а не что у него есть вера. (Психологическое различие между верой, которая есть доверие [fides qua creditur], и верой как доверие [fides qua creditur] отражает аналогичное различие между содержанием веры и актом веры.) Человек может верить самому себе и другим людям, а религиозный человек может верить в Бога. Бог Ветхого завета – это прежде всего отрицание идолов-богов, которых человек может иметь. Понятие Бога с самого начала трансцендентно, хотя, возможно, оно и создано по аналогии с каким-нибудь восточным властелином. Бог не должен иметь имени, запрещено делать любые его изображения.

С развитием иудаизма и христианства делается попытка достичь полной деидолизации Бога, или – точнее – попытка борьбы с опасностью превращения его в идола с помощью постулирования невозможности каких-либо утверждений о качествах Бога. В христианском мистицизме – от Псевдо-Дионисия Ареопагита до неизвестного автора книги "Облако неведения" и Мейстера Экхарта – это происходит более радикально: понятие Бога имеет тенденцию стать концепцией, в которой Бог фигурирует как Единое, "Божество" (Ничто), приближаясь, таким образом, к представлениям, отраженным в Ведах и неоплатонической философии. Такая вера в Бога поддерживается у человека присущим ему внутренним ощущением божественных качеств в самом себе; это непрерывный процесс активного порождения самого себя или, по Мейстеру Экхарту, вечного рождения Христа внутри нас самих.

Моя вера в самого себя, в других, в человечество, наконец в нашу способность стать людьми в полном смысле этого слова также предполагает уверенность – но основанную на моем личном опыте, а не на подчинении какому-нибудь авторитету, который предписывает мне во что верить. Это уверенность в истине, которая не может быть доказана с помощью рационально неопровержимых фактов; тем не менее у меня есть собственные субъективные основания для того, чтобы быть в ней уверенным. ("В иврите вера обозначается словом "emunah" – уверенность; "amen" означает "воистину, несомненно!.)

Будучи уверенным в честности какого-нибудь человека, я тем не менее не могу утверждать, что он сохранит свою честность в будущем; строго говоря, если бы он остался честным до своего смертного часа, то даже это не могло бы опровергнуть следующую позитивистскую точку зрения: неизвестно, не поступился ли бы он своей честностью, если бы прожил дольше. Моя уверенность основана на глубоком знании других людей и собственного прошлого опыта любви и честности. Такое знание возможно лишь в той мере, в какой я могу отрешиться от собственного "я" и увидеть другого человека таким, каков он есть, понять структуру его характера, его индивидуальность и общечеловеческую сущность. Только в этом случае я могу знать, на что способен этот человек, что он может сделать и чего не может. Это, разумеется, не означает, что я могу предсказать все его поведение в будущем, но главные линии его поведения, обусловленные такими чертами его характера, как честность, чувство ответственности и т.д., можно было бы определить (см. главу "Вера как черта характера" в книге "Человек как он есть").

Такая вера основывается на фактах, следовательно, она рациональна. Но эти факты нельзя "доказать" методами традиционной позитивистской психологии; я, живой человек, выполняю роль инструмента, который способен их "уловить" и "зарегистрировать". Любовь.

Любовь также имеет два разных значения в зависимости от того, имеем ли мы в виду любовь по принципу обладания или бытия.

Если бы человек мог иметь любовь, она должна была бы существовать в виде какой-то вещи, субстанции, которой человек может обладать как собственностью. Но такой вещи, как "любовь", не существует – это абстракция. Быть может, это неземное существо или богиня – но никому до сих пор не удалось увидеть эту богиню. В действительности же существует лишь акт любви. Любить – это форма продуктивной деятельности, предполагающая проявление интереса и заботы, познание, душевный отклик, изъявление чувств, наслаждение. Любовь может быть направлена на человека, дерево, картину, идею. Она возбуждает и усиливает ощущение полноты жизни. Это процесс самообновления и самоочищения.

Человек, испытывающий любовь по принципу обладания, стремится лишить объект своей "любви" свободы и держать его под контролем. Такая любовь не дарует жизнь, а душит, убивает ее. Обычно, когда люди говорят о своей любви, они злоупотребляют этим словом, чтобы скрыть, что в действительности они любви не испытывают. Многие ли родители любят своих детей? На этот вопрос все еще нет ответа. Так, Ллойд де Моз пишет о том, что история западного мира двух последних тысячелетий полна свидетельствами ужасных проявлений жестокости родителей по отношению к собственным детям – начиная от физических истязаний и кончая издевательствами над их психикой. Это говорит о таком безразличном, собственническом и просто садистском отношении к ним, что вполне можно утверждать, что любящие родители – это, скорее, исключение, чем правило.

Подобный вывод можно сделать и о браке. Основан ли он на любви, или, согласно традициям прошлого, на существующих обычаях, или является браком по расчету – действительно любящие друг друга супруги представляются исключением. Расчет, обычай, общие экономические интересы, обоюдная привязанность к детям, взаимозависимость или взаимная вражда и страх – все это принимается за "любовь", пока один или оба партнера не признаются, что они не любят и никогда не любили друг друга. В наши дни в этом вопросе можно отметить некоторый прогресс: люди стали смотреть на жизнь более реалистично, и многие из них уже больше не считают, что испытывать к кому-либо сексуальное влечение – значит любить и что теплые, хоть, может, и не очень близкие отношения с друзьями – проявление любви. В результате новых взглядов люди стали честнее, а также стали чаще менять партнеров. Это не обязательно означает, что любовь возникает чаще; новые партнеры могут так же мало любить друг друга, как и старые.

На примере "влюбившихся друг в друга" мужчин и женщин можно часто со всеми конкретными подробностями наблюдать переход от "влюбленности" к иллюзии любви-"обладания". В период ухаживания оба еще не уверены друг в друге, однако каждый старается покорить другого. Оба полны жизни, привлекательны, интересны, даже прекрасны – радость жизни всегда делает лицо прекрасным. Оба еще не обладают друг другом; следовательно, энергия каждого из них направлена на то, чтобы быть, т.е. отдавать другому и стимулировать его. Однако после женитьбы ситуация очень часто в корне меняется. Каждая из сторон имеет, согласно брачному контракту, исключительное право на владение телом, чувствами и вниманием партнера. Но теперь уже нет необходимости никого завоевывать, ведь любовь превратилась в нечто такое, чем человек обладает,– своего рода собственность. Незачем уже больше прилагать усилия для того, чтобы быть привлекательными и вызывать любовь – в результате оба начинают надоедать друг другу, и красота их исчезает. Они разочарованы и озадачены. Разве они уже не те люди, которыми были прежде? Не совершили ли они ошибку?

Каждый из супругов, как правило, пытается отыскать причину произошедшей перемены в своем партнере и чувствует себя обманутым. И никто из них не видит, что теперь они уже не те, какими были в период влюбленности друг в друга. Ошибочное представление, согласно которому любовь можно иметь, привело их к тому, что они перестали любить. Вместо того чтобы любить друг друга, они теперь довольствуются тем, что имеют: деньгами, домом, детьми, общественным положением. Итак, в некоторых случаях брак, основывавшийся вначале на любви, превращается в некое "совместное предприятие", в котором эгоизм одного соединяется с эгоизмом другого и образует нечто целое – "семью".

Если пара не может преодолеть желания еще раз испытать чувство любви, у того или другого из партнеров может возникнуть иллюзия, будто новый партнер (или партнеры) способен удовлетворить его жажду. Им кажется, что единственное, что им хочется иметь,– это любовь. Но для них любовь не является выражением их бытия; это богиня, которой они жаждут покоряться. Их любовь неизбежно терпит крах, потому что – как поется в одной старинной французской песенке – "любовь – дитя свободы", и в конце концов тот, кто поклонялся богине любви, становится настолько пассивным, что превращается в надоедливое, утратившее остатки своей былой привлекательности существо.

Однако нельзя не признать, что для двух любящих друг друга людей брак может быть и наилучшим решением. Вся трудность заключается не в браке, а в собственнической экзистенциональной сущности обоих партнеров и в конечном счете всего общества. Приверженцы таких современных форм совместной жизни, как групповой брак, смена партнеров, групповой секс и др., пытаются, насколько я могу судить, всего лишь уклониться от проблемы, которую создают существующие для них в любви трудности, избавляясь от скуки с по мощью все новых и новых стимулов и стремясь обладать как можно большим числом любовников вместо того, чтобы научиться любить хотя бы одного. (См. обсуждение различия между стимулами, "повышающими активность" и, напротив, "усиливающими пассивность", в гл.10 моей книги "Анатомия человеческой деструктивности".)