Неудавшаяся биологическая революция.1. Предотвращение неврозов и проблема культуры.

Бесчисленные жгучие вопросы, вытекавшие из моей работы врача-сексолога, настоятельно побуждали меня выслушать мнение Фрейда. Несмотря на ободряющие слова, которыми он отреагировал во время одной из прошлых бесед на мое намерение открыть консультацию для малообеспеченных по сексуальным вопросам, я не был уверен в его согласии. Атмосфера организации психоаналитиков характеризовалась скрытым напряжением. Я пытался побудить коллег занять четкую позицию, отдавая себе отчет в социальной значимости своей работы и не собираясь делать из этого тайну. До меня дошли первые клеветнические слухи, оскорбительные в сексуальном отношении.

После публикации в "Журнале психоаналитической педагогики" моих статей о необходимости сексуального просвещения детей поползли слухи, будто я заставлял детей наблюдать за половым актом родителей, а во время аналитических сеансов злоупотреблял ситуацией перенесения, вступая в интимные отношения с пациентками, и т. п. Я знал, что это была типичная реакция людей, потерпевших неудачу в половой жизни, и знал, что ничто не может сравниться по степени ненависти с этой реакцией, так как ничто в нашем мире не соизмеримо с этой немой, поистине убийственной причиной человеческих страданий. Ведь даже убийство на войне дает человеку ощущение героического страдания, а здесь остается только страдание. Люди со здоровым ощущением жизни во все времена клеймились, и это клеймо низости из страха и чувства вины выжигали на них носители строгой морали и противоестественных фантазий. В обществе не было ни одной организации, которая взялась бы отстаивать здоровое ощущение жизни. Я пытался при всех условиях перевести дискуссию с личного уровня на профессиональный. Было ясно, в чем заключалась цель этих клеветнических слухов.

Мой доклад о профилактике неврозов состоялся 12 декабря 1929 г. в узком кругу фрейдистов. Эти заседания, которые созывались раз в четыре недели в доме Фрейда, были доступны только активистам Психоаналитического объединения. Все знали о важности того, что там говорилось, и решений, принимавшихся в результате дискуссий. Следовало тщательно обдумать, что стоило говорить. Психоанализ стал движением, охватившим весь мир и вызывавшим жаркие споры. На психоаналитиков ложилась большая ответственность, не позволявшая отделываться полуправдой, и я должен был представить проблему такой, какова она была. Моя сексуально-политическая работа обрела собственные рамки. На собрания, которые я устраивал, стекались тысячи людей, желавшие услышать мое мнение о социальном и сексуальном убожестве в обществе.

Люди из всех социальных кругов, люди всех профессий задавали и получали ответы на следующие типичные вопросы:

Что делать, если влагалище женщины сухо, но она испытывает желание? Как часто можно совершать половой акт?

Возможна ли интимная близость во время месячных?

Что делать в случае неверности жены?

Что делать, если муж не удовлетворяет жену, если половой акт слишком краток?

Допустимо ли сношение в позе "сзади"?

Почему наказуем гомосексуализм?

Что делать женщине, если муж хочет, а она нет?

Что можно предпринять против бессонницы?

Почему мужчины так охотно рассказывают друг другу об отношениях с женщинами?

Наказуема ли в Советской России половая близость между братьями и сестрами?

Тяжелобольная жена одного рабочего годами была прикована к постели. У него было трое маленьких детей и 18-летняя дочь. Она заменила мать детям, заботилась о них и об отце. На протяжении многих лет семья жила хорошо. Отец работал, проявлял заботу о больной жене. Дочь очень хорошо относилась к братьям и сестрам, поддерживала порядок в доме и спала с отцом. Но начавшиеся вокруг семьи сплетни привели к вмешательству полиции нравов. Отец был арестован, обвинен в кровосмешении и на многие годы упрятан в каторжную тюрьму.

Дети попали в приют. Семья развалилась. Дочке пришлось идти в прислуги. Почему возможно такое?

Что делать тем, которые хотят любить друг друга, когда в той же комнате спит много народу?

Почему врачи не хотят помогать беременной женщине, которая не хочет или не может иметь ребенка?

Моей дочери всего семнадцать, а у нее уже есть парень. Это не повредит? Он ведь не хочет жениться на ней.

Встречаться сразу со многими это очень плохо?

Девушки только валяют дурака. Как быть в таких случаях?

Я совсем одна, мечтаю о друге, а стоит кому-то такому появиться, пугаюсь.

Мой муж ходит на сторону. Что мне делать? Я хотела бы поступить так же. А можно ли?

Я живу на 20 шиллингов в неделю. Моя девушка хочет пойти в кино, но денег не хватает. Что сделать, чтобы девушка, которую я люблю, не ушла к другому?

Я живу с женой уже восемь лет. Мы любим друг друга, но в постели у нас ничего не получается. Я присматриваю себе другую женщину. Что делать?

Моему ребенку три года, и он все время играет с членом. Я пытаюсь его наказывать, но это не помогает. Это плохо?

Я онанирую ежедневно, бывает, по три раза в день. Вредит ли это здоровью?

Циммерман (швейцарский приверженец сексуальной реформы. Прим.авт.) говорит, что для предотвращения зачатия следует не допускать истечения семени, а значит, мужчине нельзя двигать своим членом, введенным во влагалище. Верно ли это? Это ведь больно!

Я прочитала в одной книге для матерей, что можно совершать половой акт только в том случае, если хочешь ребенка. Но это же нелепость, не правда ли?

Почему все сексуальное настолько запретно?

Не воцарится ли сексуальный хаос, если ввести сексуальную свободу? Я боюсь потерять в этом случае моего мужа!

По природе своей женщина не такая, как мужчина. Мужчина предрасположен к полигамии, женщина к моногамии. Рождение ребенка обязанность. Как вы относитесь к тому, что ваша жена пойдет к кому-то другому?

Вы говорите о сексуальном здоровье. А позволяете ли вы своим детям спокойно онанировать? Конечно же, нет!

Наши мужья ведут себя на собраниях по-другому, чем дома. Дома они жестокие владыки. Что можно сделать с этим?

Вы женаты? Дети у вас есть?

Не означает ли сексуальная свобода полного разрушения семьи?

Я страдаю маточными кровотечениями. В больничной кассе грубый врач, на частного у меня нет денег. Что делать?

Мои месячные всегда длятся десять дней и очень болезненны. Что мне делать?

Когда можно начинать половую жизнь?

Вреден ли онанизм? Говорят, что от него глупеешь!

Почему родители так строги к нам? Мне не разрешают возвращаться домой позже восьми вечера, а мне ведь уже шестнадцать!

Если я иду на собрание а я функционер и интересуюсь политикой, жена ревнует. Что с ней делать?

Муж всегда настаивает на половом акте, даже когда я этого не хочу. Что мне делать?

Я обручена, но мой жених оказался недостаточно умелым. В результате мы, не получая удовлетворения, очень устаем и прекращаем акт. Я хочу еще заметить, что, хотя моему жениху 29 лет, он до меня не был близок с женщинами.

Можно ли жениться людям с малой потенцией?

Что делать некрасивым людям, которые не могут найти друга или подругу?

Что делать девушке в летах, сохранившей невинность? Она ведь не может предложить себя мужчине!

Возможно ли, чтобы мужчина, ведущий жизнь аскета, вообще обошелся без половой жизни, заменив ее ежедневным холодным купанием, гимнастикой, спортом и т.д.?

Вредно ли прерывание полового акта?

Ведет ли постоянное прерывание полового акта к импотенции?

Каковы должны быть отношения между молодыми людьми в летнем лагере?

Воздействует ли половой акт, совершаемый молодым человеком, на его душевное состояние?

Вредно ли прерывать акт мастурбации перед самым семяизвержением?

Являются ли влагалищные выделения следствием онанизма?

На вечерах, посвященных профилактике неврозов и проблемам культуры, Фрейд впервые ясно высказал взгляды, ставшие доступными читателю и во многом резко противоречившие позиции, сформулированной им в "Будущем одной иллюзии". Вопреки некоторым обвинительным заявлениям, я не "провоцировал" Фрейда и мои аргументы не были "продиктованы Москвой" (а приходилось слышать и такое). С помощью полученных в исследованиях аргументов я боролся против экономистов в социалистическом движении, убивавших природу человека, которого они, по их утверждениям, намеревались освободить с помощью "вечного хода истории" и "экономических факторов". Я лишь стремился четко определить направление движения вперед и сегодня не жалею о сделанном. Я боролся против попыток покончить с психоаналитической сексуальной терапией и избежать социальных последствий ее игнорирования.

Начиная выступление, я просил рассматривать то, что скажу, как сообщение частного и личного характера, ибо я еще не опубликовал ничего из сказанного. Четыре вопроса настойчиво требовали ответа:

1. Куда ведет продумывание до конца психоаналитической теории и терапии? Куда оно ведет, если продолжать настаивать на обусловленности неврозов прежде всего сексуальными причинами?

2. Следует ли упорствовать и по-прежнему считать страданием только неврозы, которыми болеют отдельные люди? А ведь именно это делается в частной практике. Душевные заболевания представляют собой пандемию, действие которой захватывает весь мир: душевнобольным является все человечество.

3. Как определить место психоаналитического движения в механизме общественного устройства? Нет причин сомневаться в том, что оно должно занять определенное место. Речь идет о важнейшем социальном вопросе экономике души, идентичной с сексуальной экономикой, если начать продумывать все до логического конца, а не ограничиваться сексуальной теорией.

4. Почему данное общественное устройство порождает в массах неврозы?

Я ответил на эти вопросы, опираясь на свой опыт, столь часто характеризовавшийся и описывавшийся в других местах. Опираясь на статистические исследования, проведенные во многих организациях и молодежных группах, можно было показать, что информация, полученная от представителей различных слоев только об известных невротических симптомах, то есть без неведомых этим людям неврозов характера, "сгущаясь", образовывала картину тяжелого невротического недуга, которым страдали от 60 до 80% респондентов. Этот уровень оказывался еще выше на собраниях, специально посвященных сексуально-политическим проблемам, превосходя 80%, так как туда приходило особенно много невротиков. Это, собственно, можно было предположить. Аргумент, согласно которому только невротики и посещают такие собрания, был опровергнут таким фактом: на собраниях закрытых организаций, то есть без особого притока невротиков (свободомыслящие, группы школьников, рабочие собрания, группы политически активной молодежи любого направления и т. д.), процентный уровень страдающих неврозами снижался только приблизительно на 10% по сравнению с публичными собраниями.

Оказалось, что примерно 70% посетителей шести венских сексуальных консультаций, находившихся в моем ведении, нуждались в лечении. Только у 30% страдавших более легкими застойными неврозами были достигнуты улучшения состояния благодаря консультациям и социальной помощи. Это означало, что при сексуально-гигиеническом обеспечении, охватывающем все население, в лучшем случае только около 30% пациентов можно было излечить в результате быстрого врачебного вмешательства. Остальная часть примерно 70% (больше среди женщин, меньше у мужчин) нуждалась в воздействии на глубинные структуры души, которое в любом случае при сомнительном успехе потребовало бы в среднем от двух до трех лет. Ставить перед социально-политической работой такую цель не имело смысла. Психическая гигиена на этой индивидуальной основе была лишь опасной утопией.

Ситуация требовала четких и обширных общественных мер но профилактике неврозов. Хотя принципы этих действий и средства для их осуществления и можно было разработать так же, как пытаются победить эпидемию, опираясь на опыт лечения одного зараженного, различие между той и другой ситуациями очень велико. Оспу предотвращают с помощью быстрых прививок. Когда же речь идет о предотвращении неврозов, то перед нами разворачивается мрачная, устрашающая перспектива необходимости принятия большого числа трудновыполнимых, но необходимых мер. Некоторую перспективу открывает только возможность разрушения источников невротического бедствия.Где источники невротической эпидемии?

Этот источник следует искать прежде всего в авторитарном семейном воспитании, ориентированном на вытеснение сексуальности с неизбежным в этом случае конфликтом между ребенком и родителями. Такой конфликт порождает генитальный страх. Именно потому, что Фрейд был прав с клинической точки зрения, я смог сделать те выводы, к которым пришел. Мне также удалось разрешить неясный до тех пор вопрос о корреляции сексуальных отношений между ребенком и родителями с общим социальным и сексуальным угнетением. Речь шла о фактах, характеризовавших всю систему воспитания, и проблема переместилась в иную плоскость.

Следовало признать со всей отчетливостью, что люди становились невротиками в массовом масштабе. Интересней был вопрос о том, как люди при господствующих условиях воспитания смогли остаться здоровыми! В разгадывание этой куда более интересной загадки надо было включить и проанализировать всю проблему отношений между авторитарным семейным воспитанием и сексуальным угнетением.

Родители подавляли сексуальность детей и подростков, бессознательно действуя по поручению авторитарного, механизированного общества. У детей, которым из-за принудительного аскетизма, а отчасти из-за безработицы был закрыт путь к нормальной жизнедеятельности, формировалась клейкая, проникнутая беспомощностью и чувством вины привязанность к родителям. Это в свою очередь блокирует их освобождение из детской ситуации со всеми свойственными ей сексуальными страхами и торможениями. Воспитанные таким образом дети, став взрослыми, страдают неврозами характера, воспроизводят душевное заболевание, вызывая его у собственных детей. Так продолжается из поколения в поколение. Так продолжается существование консервативной традиции, проникнутой страхом перед жизнью. Как же люди вопреки этому могут быть и оставаться здоровыми?

Теория оргазма дала ответ: случайные или определенные социальным устройством обстоятельства позволяют какой-то части людей подняться до генитального удовлетворения, которое, в свою очередь, не только устраняет источник энергии невроза, но и ослабляет привязанность к детской ситуации. Таким образом, несмотря на невротическую ситуацию в семье, могут появляться здоровые люди. Половая жизнь молодежи, родившейся в 1940 г., свободнее, но и конфликтнее, чем у молодежи, родившейся в 1900 г. Здоровый человек отличается от больного не тем, что он не переживает семейный конфликт или сексуальное угнетение. Странное, но возможное в данном обществе совпадение обстоятельств: индустриальное обобществление труда и определенное отношение к жизни, интуитивное, основанное на сексуально-экономических принципах, позволяет человеку освободиться от оков принудительной морали. Остается открытым вопрос о последующей судьбе этих здоровых людей, которым жить в таком обществе, конечно, непросто. Во всяком случае, с помощью "спонтанной органотерапии невроза", как я назвал оргастическое разрешение напряжений, они преодолевали как болезненную привязанность к семье, так и воздействие сексуального убожества, существующего в обществе. В обществе имеется определенный слой людей, живущий и действующий не сплоченно, без связи его представителей друг с другом. Это слой обладателей генитальных характеров, которым свойственна естественная сексуальность. Они встречаются довольно часто в рядах индустриального пролетариата.

Массовая эпидемия неврозов порождается на трех этапах человеческой жизни: под воздействием невротической атмосферы родительского дома в раннем детстве, в период полового созревания и, наконец, в принудительном браке, следующем строгим понятиям брачной морали.

На первом этапе массовый вред приносит строгое и преждевременное воспитание чистоплотности и приучение к послушанию, к абсолютному повиновению и тихой благовоспитанности. Они подготавливают послушание ребенка по отношению к важнейшему в следующем периоде запрету запрету онанизма. Другие препятствия развитию детей могут варьироваться, названные же типичны. Торможение естественной детской сексуальности, наблюдаемое во всех слоях населения, создает плодотворную почву для фиксации на невротической атмосфере родительского дома, на "родном". Так возникает несамостоятельность мышления и действия. Душевная подвижность и сила идут рука об руку с сексуальной живостью и являются ее предпосылкой. Точно так же душевные заторможенность и неотесанность предполагают сексуальное торможение.

В период полового созревания повторно применяется вредный воспитательный принцип, что ведет к душевному дискомфорту, чувству безысходности и заключению характера в панцирь. Это происходит на солидной основе предшествующего торможения детских импульсов. Проблема полового созревания является общественной, а не биологической или обоснованной конфликтом между ребенком и родителями, как полагает психоанализ. Молодые люди, нашедшие путь в реальную жизнь с ее сексуальностью и трудом, ослабляют невротическую привязанность к родителям. Другие же под тяжелым воздействием сексуального угнетения возвращаются к детской ситуации. Поэтому неврозы и психозы большей частью проявляются в пубертатный период. Статистические исследования д-ра Бараша о длительности брака в соответствии с моментом начала генитальной половой жизни подтверждают существование тесной связи требования верности в браке с требованием аскетизма. Чем раньше половозрелый человек начинает половую жизнь, приносящую удовлетворение, тем менее он будет способен подчиниться строгому требованию: "Только один партнер, и пожизненно". К этой констатации можно относиться как угодно, но речь идет о факте, который больше нельзя оспорить. Он свидетельствует о том, что требование аскетизма выдвигается перед молодежью для того, чтобы сделать ее поддающейся влиянию и способной к вступлению в брак. Это требование позволяет достичь именно такого резулътата. Одновременно оно порождает самую настоящую сексуальную импотенцию, разрушающую браки и обостряющую брачный кризис.

Разрешать в законодательном порядке юноше вступление в брак вечером того дня, когда ему исполнилось 16 лет, показывая таким образом, что в данном случае половая жизнь не во вред, и одновременно требовать "аскетизма до брака", даже если по экономическим соображениям его можно будет заключить только в 30 лет, значит лицемерить. Так "половой акт в раннем возрасте" превращается в нечто "вредное или аморальное". С этим невозможно согласиться, как и примириться с неврозами и извращениями, порождаемыми таким подходом. Частичным выходом является терпимое отношение к онанизму, ведь речь идет об удовлетворении телесных требований расцветающей молодости. Пубертатный период есть сексуальное созревание и поначалу не что иное. Так называемое "культурное половое созревание", о котором рассуждает эстетическая психология, это, мягко говоря, болтовня. Обеспечение возможности получения сексуального счастья в жизни созревающей молодежи является центральным пунктом профилактики неврозов.

Функция каждого молодого поколения представлять следующую ступень цивилизации. Поколение родителей пытается удержать молодежь на своей ступени культуры. Это мотивируется большей частью иррациональными соображениями, так как старшие впадают в отчаяние, чувствуют брошенный им вызов, когда молодежь показывает, чего не сумели достичь родители. Поэтому типичный бунт молодых людей против родительского дома является не невротическим эпизодом пубертатного периода, а подготовкой к выполнению необходимой общественной функции, которая будет позже возложена на молодежь. Поколению, вступающему в жизнь, приходится всякий раз отвоевывать право на поступательное движение. Какие бы связанные с эволюционным развитием задачи ни стояли перед каждым молодым поколением, их решение тормозится страхом старших перед сексуальностью и боевым настроем, присущими молодости.

Меня упрекали в том, что я впал в утопию, желая убрать из жизни все неприятное и сохранить одно только удовольствие. Этому я устно и в статьях противопоставлял довольно четко выраженное утверждение о том, что традиционное воспитание делает человека неспособным испытывать удовольствие, заключает его характер в панцирь, цель которого защитить организм от неприятного. Удовольствие и жизнерадостность проистекают из трудной борьбы с самим собой и переживаемого опыта. Не теория отсутствия страданий, которой придерживаются йоги и буддисты, не эпикуровская философия наслаждения , не самоотречение монашества, а чередование борьбы и счастья, заблуждения и истины, ошибочного шага и его осмысления, рациональной ненависти и рациональной любви, короче, полная проявленность во всех жизненных ситуациях вот признак душевного здоровья. Способность выносить неприятности и боль, не погружаясь в разочарование, напрямую связана со способностью воспринимать счастье и дарить любовь. Говоря словами Ннцше, тот, кто хочет научиться "возносить к небу ликующий крик", должен быть готов и "опечалиться до смерти".

Это понятие применяется здесь в соответствии с обиходным употреблением. На деле Эпикур и его школа не имели ничего общего, кроме названия, с "эпикурейской философией жизни". Серьезная натурфилософия Эпикура интерпретировалась необразованными и полуобразованными массами как удовлетворение вторичных влечений. Нет никакого средства, защищающего от такого искажения верных мыслей. Сексуальной экономике грозит та же опасность со стороны человеческих существ, охваченных страхом перед удовольствием, и науки, боящейся сексуальности.

Но наши европейские общественные воззрения и воспитание формировали, в зависимости от их социального положения, из юношей кукол, упакованных в вату, или мрачные машины для промышленности и "дела", иссушенные и неспособные испытывать удовольствие.

Следует обрести ясность взгляда и в вопросах брака. Брак это не только дело любви, как говорят одни, и не чисто экономический институт, как утверждают другие. Он представляет собой форму взаимоотношения полов, при которой удовлетворение половых потребностей определяется социально-экономическими процессами . Сексуальные и экономические потребности, особенно свойственные женщине, смешиваясь, порождают желание вступить в брак независимо от идеологии, воспринимаемой с самого детства, и морального давления со стороны общества. Браки страдают от все более усиливающегося противоречия между сексуальными потребностями и экономическими условиями.

Ср.: Льюис Г. Морган. "Древнее общество".

Потребности можно удовлетворять с одним и тем же партнером только в течение определенного времени, а экономические связи, моральные требования и человеческие привычки настаивают на поддержании длительных отношений. Отсюда жалкая ситуация, характеризующая брак. Добрачный аскетизм призван воспитывать для брака. Но этот аскетизм порождает сексуальные нарушения, подрывая тем самым брак. Сделать брак счастливым может сексуальная полноценность, но та же полноценность на каждом шагу противоречит проникнутому морализаторством требованию пожизненного брака. Таковы факты, к которым можно относиться как угодно, исключая лицемерие. При неблагоприятных внутренних и внешних условиях названные противоречия ведут к покорности судьбе, что требует торможения вегетативных импульсов. Это активизирует в душевных глубинах все имеющиеся невротические механизмы. Место сексуального партнерства и человеческого товарищества занимают отношения отцовства и материнства между супругами, взаимная рабская зависимость и питающий их скрытый инцест. Сегодня это давно и подробно описанные истины, остававшиеся неизвестными многим попечителям душ: психиатрам, приверженцам социальных реформ и политикам.

Эти сами по себе крайне тяжелые внутренние повреждения душевной структуры резко усиливаются под воздействием внешних общественных отношений, которыми они и порождаются. Ведь принудительный брак и принудительная семья воспроизводят в человеческом характере общественную структуру века с механизированной экономической и душевной жизнью. С точки зрения сексуальной гигиены в этой структуре все неправильно. В организме человека биологически заложена потребность в 3-4 тысячах половых актов на протяжении генитальной жизни, продолжающейся, предположим, 30-40 лет.

Любовь к детям удовлетворяется рождением двух-четырех детей. Приверженцы морализаторства и аскетизма утверждают, что сексуальное удовольствие в браке приемлемо только в целях продолжения рода, то есть, если последовательно следовать этой позиции, что оно должно испытываться не более четырех раз в жизни. И находятся авторитеты от медицины, которые соглашаются с таким утверждением, а большинство людей молча страдают, обманываются или становятся лицемерами. Но никто не борется с достаточной силой и энергией против этой нелепости. Эта нелепость проявляется в официальном или моральном запрете применения противозачаточных средств, что обусловливает сексуальные нарушения и страх беременности у женщин, вновь пробуждая детские сексуальные страхи и разрушая браки. Элементы неупорядоченности логически проникают друг в друга. Пережитый в детстве запрет онанизма подкрепляет страх, связанный со вторжением во влагалище или с прикосновениями к половым органам. Отсюда и страх женщин перед применением противозачаточных средств, что приводит к процветанию криминальных абортов, что, со своей стороны, создает многочисленные предпосылки невроза. Если женщина боится забеременеть, то ни один из супругов не испытает удовлетворения. Примерно 60% взрослых мужчин практикуют прерывание полового акта. Это порождает массовый сексуальный застой и неврозы.

А врачи и ученые, наблюдая все названные явления, не говорят ничего. Более того, они препятствуют любой попытке изменить ситуацию научными, социальными или медицинскими средствами, беря на вооружение уловки, академизм, ложные теории и прямую угрозу жизни. Есть все основания возмущаться, слушая эти разглагольствования с непоколебимой уверенностью в правоте говорящего о "моральных показаниях", о безвредности прерванного полового акта и т. д. Я не говорил обо всем этом у Фрейда, но мое деловое описание фактов должно было вызвать возмущение.

Ко всем указанным преградам полноценному сексуальному удовлетворению прибавляется жилищная нужда. Статистические материалы, собранные в Вене в 1927 г., показали, что более 80% населения ютилось по четыре человека и больше в одной комнате. Это означает невозможность упорядоченного, физиологически корректного сексуального удовлетворения даже при полностью соответствующем для этого душевном состоянии. Среди медиков и социологов по этому поводу царило глубокое молчание.

Душевная и сексуальная гигиена предполагают упорядоченную, материально обеспеченную жизнь. Тот, кого терзают заботы о хлебе насущном, не сможет испытывать наслаждения и легко станет сексуальным психопатом. Следовательно, люди, считающие профилактику неврозов правильным делом, должны считаться с возможностью радикального изменения всего того, что порождает неврозы. Вот объяснение причины, по которой профилактика неврозов ни разу на становилась предметом дискуссии и почему она чужда традиционному мышлению. Хотел ли я того или нет, мои высказывания должны были оказать провокационное воздействие. Всякого рода провокации содержались в самих фактах. Оформленные законом требования "брачных обязанностей" и "повиновения детей родителям вплоть до перенесения от них телесных наказаний" я даже и не упоминал. Говорить об этом в академических кругах было делом необычным и считалось "политикой, чуждой науке".

Рискованность моей столь прочной в научном отношении позиции заключалась в том, что никто не желал слушать о фактах, которые я приводил, но никто не мог и опровергнуть их. Ведь каждый понимал, что индивидуальная терапия маловажна в социальном отношении, что воспитание оказалось безнадежным, а одних только идей и докладов о половом просвещении было недостаточно. Это вело с неопровержимой логикой к постановке вопроса о культуре вообще.

До 1929 г. отношение психоанализа к культуре не обсуждалось. Психоаналитики не только не видели противоречия между своим учением и культурой, но, напротив, представляли фрейдовскую теорию как содействующую культуре, а вовсе не как критическую по отношению к культуре. С 1905-го года примерно по 1925-й враги психоанализа все время указывали на опасность для культуры, которую он скоро породит. Противники психоанализа и мир, прислушивавшийся к их доводам, приписывали психоаналитической теории больше, чем она намеревалась достичь. Это объясняется глубокой потребностью в ясности относительно половой жизни. Такая потребность была свойственна людям, она была следствием страха перед "сексуальным хаосом", насаждавшегося культуртрегерами.

Фрейд полагал, что ему удастся справиться с опасностью, взяв на вооружение теорию сублимации и отказ от влечения. Неприязнь окружающего мира к психоанализу постепенно сошла на нет, особенно после того, как расцвели учение о влечении к смерти и теория ликвидации страха застоя. Учение о биологической воле к страданию избавляло и психоаналитиков, и сторонних наблюдателей от затруднений. Благодаря ее существованию доказывалась "способность приобщиться к культуре". Это единодушие оказалось под угрозой после публикации моих работ. Чтобы не скомпрометировать себя, психоаналитики объявили мои взгляды или давно известными и "банальными", или неверными. Но я относился к проблеме очень серьезно и не мог выступить просто с утверждением о революционности психоанализа и его противоречии существующей культуре, понимая, что дело обстояло гораздо сложнее, чем многое представляют себе сегодня, но и игнорировать выпады в мой адрес было невозможно.

В клинической работе все чаще с успехом использовались положения и методы лечения, вытекающие из генитальной теории терапии. Отвергнуть ее из-за шокирующего воздействия на консервативные умы было нельзя, необходимо было ослабить это ее воздействие. Ведь генитальная теория подтверждала преобразующий общественные отношения характер естественнонаучной сексуальной теории Фрейда, открытия которого начали новую эпоху в культуре. Конечно, с позиции консервативного психоаналитика невозможно было признать научную ценность и практическую значимость генитальной теории, ведь это противоречило возможности обеспеченного буржуазного существования психоаналитиков. Это относится и к утверждению о том, что психоанализ только содействует развитию культуры, без объяснения, что в этой "культуре" находится под угрозой, а чему оказывается содействие. При таком подходе упускалось из виду то обстоятельство, что "новое" самим фактом своего развития критикует и отрицает старое.

Наиболее именитые австрийские и немецкие специалисты по общественным наукам, отвергая психоанализ, конкурировали с ним в освещении вопросов человеческого бытия. Удивительно, как я не совершил в то время серьезных ошибок, делая скоропалительные в тех условиях выводы и демонстрируя практические результаты успешной терапии, которые могли бы без труда объединить психоанализ и социальную науку, или заявляя о том, что психоанализ хотя и верен в качестве индивидуальной психологии и психотерапии, но не способен серьезно влиять на социальном плане. Так говорили марксисты, дружественно настроенные по отношению к психоанализу. Но я не разделял этого взгляда, так как был слишком психоаналитиком, чтобы позволить себе поверхностность, и слишком заинтересован в развитии мира в соответствии с принципами свободы, чтобы удовлетвориться банальными практическими результатами. Меня поначалу устраивала возможность, пусть пока только методическая, включить психоанализ в систему общественных наук . Непрерывные обвинения со стороны друзей и врагов в поспешности не могли меня взволновать, даже если нередко и сердили. Я знал, что никто не затратил таких теоретических и практических усилий в работе, как я, что мои готовые рукописи годами лежали в столе, прежде чем я убеждался, что могу публиковать их. Умничать я мог предоставить другим.

См.: Wilhelm Reich. Dialekthcher Matericlhmus und Pwchoanalvse. 1929

Отношение психоанализа к культуре начало проясняться, когда некий молодой психиатр выступил у Фрейда с докладом на тему "Психоанализ и мировоззрение". Очень немногие знают, что фрейдовская работа "Недовольство культурой" возникла в ходе упомянутой дискуссии о культуре и была предназначена для того, чтобы дать отпор моей успешно развивавшейся работе и "опасности", которую она порождала.

Хотя Фрейд и подтвердил в этой книге, что естественное сексуальное удовольствие является целью человеческой жизни и стремления к счастью, но попытался тем не менее доказать несостоятельность данною принципа. Его основная теоретическая и практическая формула гласила, человек обычно идет (и должен идти) от "принципа удовольствия" к "принципу реальности". Ему надлежит отказаться от удовольствия и приспосабливаться. Не была поставлена под вопрос иррациональность этой "реальности", устраивающей сегодня оргии уничтожения, не было проведено различия между удовольствиями, совместимыми и несовместимыми с социалъной жизнью. В "Недовольстве культурой" встречаются взгляды, которые Фрейд формулировал, возражая мне, когда я в ходе дискуссии отстаивал свою точку зрения. Сегодня я считаю успехом культурно-политического движения тот факт, что эти возражения были высказаны. Это внесло ясность и помешало продолжить интерпретацию психоанализа как учения, способного осуществить "переворот в культуре", не прибегая к практической критике и изменению существующих в обществе условий воспитания. Что же еще должно означать слово "прогресс", которым так часто злоупотребляют?

Тогдашней позиции академических кругов соответствовало следующее воззрение: наука должна заниматься вопросами бытия, мировоззрение вопросами долженствования. "Бытие" и "долженствование" два непересекающихся понятия. Из констатации данного обстоятельства наука, не руководствуясь принципом долженствования, не указывает на цель, которая должна быть достигнута. Исходя из этого, с помощью научной констатации приверженцы любого политического направления могут действовать так, как считают нужным. Я полемизировал со сторонниками этической логики, которые бежали из действительности в мир абстрактных формул. Если я констатирую, что молодой человек становится невротиком вследствие предъявляемых к нему требований аскетизма, если он утрачивает способность работать, то это объявлялось областью "науки" и ничем больше. Отсюда можно было сделать "абстрактно логический вывод" как о необходимости продолжения аскетического образа жизни, так и о необходимости покончить с ним.

Этот вывод представляет собой "политическое мировоззрение", а его осуществление политическую практику. Но я полагал, что существуют научные констатации, из которых практически следует только один вывод и никогда другой. То, что кажется логически правильным, может быть практически неверным. Если бы сегодня кто-нибудь выступил с заявлением о вредности аскетического образа жизни для молодежи, не сделав отсюда вывода о необходимости покончить с воздержанием, его бы попросту высмеяли. Поэтому так важны практические аспекты постановки вопроса. Врачу никогда не следует занимать абстрактную точку зрения. Тому, кто отвергает "долженствование" для молодежи, вытекающее из данной постановки вопроса, придется волей-неволей делать ложное высказывание чисто "научного" характера. Он должен будет, прибегая к помощи "научного авторитета", утверждать, что аскетизм не вредит молодежи, то есть маскировать истину и лицемерить, защищая свое требование воздержания. Каждая научная констатация имеет мировоззренческую предпосылку и практические социальные последствия. Тогда стала впервые видна пропасть, лежащая между абстрактно логическим и функциональным естественнонаучным мышлением. Функция абстрактной логики часто заключается в признании научных фактов, чтобы при этом не допускать ни одного практического следствия из них.

Нерешенность вопроса о долготерпении рабочих масс, их якобы патологическом отказе от знания и плодов культуры, приносимых этим миром "науки и искусства", вопроса об их беспомощности, безответственности и стремлении подчиниться авторитету, нерешенность проблем, принявшая облик фашистской чумы, сегодня ведет мир в бездну. Каков тогда вообще смысл науки, если она отвергает постановку этих важных для жизни вопросов? Какова же совесть тех ученых, которые могли разработать ответ, но намеренно не ведут борьбу против душевной чумы? Сегодня всему миру, оказавшемуся в смертельной опасности, ясно то, что трудно было выразить еще 12 лет назад. Социальная жизнь поставила со всей остротой вопросы, которые тогда были еще предметом заботы врачей.

Фрейд так же замечательно умел оправдывать отказ человека от счастья, как он защищал детскую сексуальность. Несколько лет спустя патологический гений использования человеческого невежества и боязни счастья вверг Европу в бездну, используя лозунг "героического отказа от счастья".

"Жизнь, возложенная на нас, слишком тяжела, говорил Фрейд, она приносит нам слишком много боли, разочарований, ставит перед нами неразрешимые задачи. Чтобы ее вынести, не обойтись без смягчающих средств. Эти средства, вероятно, трех видов: мощные отвлекающие факторы, позволяющие считать наше убожество чем-то незначительным, суррогатные способы удовлетворения, уменьшающие ощущение этого убожества, и наркотики, делающие нас нечувствительными к нему. Что-то в этом роде необходимо..." Одновременно Фрейд отвергал опасную иллюзию религию (см. "Будущее одной иллюзии"). Простой человек не может представить себе провидение иначе, нежели в облике отца, возвышающегося над ним во всем своем великолепии. Только он, по мнению "маленького человека", и может знать потребности людей, смягчиться благодаря их мольбам, успокоиться, увидев знаки их раскаяния. "Все это столь очевидно инфантильно, столь чуждо реальности, что для образа мыслей, проникнутого человеколюбием, будет болезненным само представление о том, что значительное большинство смертных никогда не сможет подняться над таким пониманием жизни..."

Таким образом, правильная точка зрения Фрейда на религиозную мистику приводила к отчаянию. А вокруг кипела жизнь, переполненная борьбой за рациональное мировоззрение и научное социальное регулирование. В принципе различий между мною и Фрейдом не было. Фрейд не заявлял просто о своем мировоззренческом нейтралитете. Он отвергал "политическое" мировоззрение и выступал за "научное". Он чувствовал, что его позиция противоречит политической. Я пытался показать, что стремление к демократизации процесса труда является всего лишь научно-рациональным и должно быть таковым. Тогда уже началось разрушение созданной Лениным социальной демократии, развитие диктатуры в Советском Союзе и забвение всех принципов истины, свойственных научному мышлению. Это было неоспоримо. Я отвергал аполитичную точку зрения Фрейда. Можно было только неясно ощущать, что как позиция Фрейда, так и догматическая позиция советского правительства были каждая по-своему обоснованны. Научное рациональное регулирование человеческого бытия является высшей целью. Но иррациональная структура психологии масс, носителей исторического процесса, делает возможной установление диктатуры с помощью использования иррационализма.

Весь вопрос в том, кто, для чего и против кого осуществляет власть. Во всяком случае, социальная демократия в России была в начале своего развития самой человечной позицией, которая оказалась возможной при имевшихся исторических условиях и с учетом психологической структуры людей. Это недвусмысленно признал и Фрейд. Дегенерация ленинской социальной демократии, ее превращение в нынешний диктаторский сталинизм неоспоримый факт, льющий воду на мельницу противников демократии. Казалось, что пессимизм Фрейда получил в последующие годы жестокое подтверждение: "Ничего нельзя сделать". После русского опыта развитие подлинной демократии представлялось утопией. Тому, у кого нет науки и искусства, остается "социалистическая религиозная мистика", до уровня которой деградировал громадный мир научных идей. Следует подчеркнуть, что позиция Фрейда всего лишь отражала основную позицию академических кругов, не веривших в демократическое самовоспитание и духовную продуктивность масс и ничего не делавших поэтому для того, чтобы дезавуировать источники диктатуры.

С началом деятельности в социально-гигиенической сфере меня больше не оставляла мысль о том, что общее культурное, а в особенности сексуальное, счастье является, собственно, содержанием жизни и должно быть целью практической политики, ориентированной на чаяния народа. Против этого выступали все, включая марксистов, но сделанное мною в глубине душевного организма открытие заглушало все возражения, оказывалось сильнее трудностей и сомнений. Мою правоту подтверждала вся культурная продукция от любовного романа до самой высокой поэзии. Вся культурная политика (в области кино, литературы и т. д.) вращается вокруг сексуальных проблем, живет их отрицанием в реальной жизни, признавая их существование лишь на идеальном уровне. Ими живы производство предметов потребления и торговая реклама. Если все человечество мечтает о любовном счастье и поверяет эти мечты бумаге и слову, то разве не должно стать возможным осуществление таких мечтаний? Цель была ясна. Факты, скрывавшиеся в глубине биологической структуры, требовали от врача действий. Почему же стремление к счастью проявлялось вновь и вновь только как фантастический образ, боровшийся с жестокой реальностью?

Что в поведении людей можно признать в качестве цели и намерения, которыми определяется их жизнь? Чего люди требуют от жизни, чего хотят достичь в ней? Такие вопросы Фрейд ставил в 1930 г. после дискуссий, на которых сказалась свойственная широким массам сексуальная воля к жизни. Эта воля проникла в тихую квартиру ученого и довела острые противоречия в его сознании до прямого конфликта.

Фрейду пришлось признать: "Ответ на этот вопрос вряд ли будет ошибочен. Они стремятся к счастью, они хотят стать счастливыми и остаться такими". Люди хотят переживать ощущение удовольствия это программа реализации принципа удовольствия, устанавливающая жизненную цель, и она занимает центральное место в работе душевного аппарата. "Не может быть сомнения в его целесообразности, и все же его программа в ссоре со всем миром, как с макрокосмом, так и с микрокосмом. Он вообще неосуществим, ибо ему противоречат все институты Вселенной. Можно было бы сказать, что намерение человека быть "счастливым" не включено в план "творения". То, что называют счастьем в строгом смысле этого слова, происходит скорее от внезапного удовлетворения накопившихся потребностей и по природе своей возможно только как эпизодическое явление".

Фрейд выразил здесь настроение, частично проявляющее неспособность человека к счастью. Аргумент звучит хорошо, но он неверен. Сначала кажется, что аскетизм является предпосылкой переживания счастья. Выдвигать такой аргумент значит упускать из виду, с одной стороны, что само накопление потребностей воспринимается как счастье, если оно имеет перспективу разрядки и не продолжается слишком долго, что оно, с другой стороны, делает организм неспособным испытывать счастье и закостенелым в том случае, если нет перспективы удовлетворения, а переживанию счастья угрожает наказание. Особенность самого сильного переживания счастья сексуального оргазма заключается в том, что оно предполагает накопление биологической энергии. Отсюда вовсе не следует сделанный Фрейдом вывод о том, что счастье противоречит всем институтам Вселенной.

Сегодня я располагаю экспериментальными доказательствами неправильности этого утверждения. Тогда я только чувствовал, что Фрейд скрывал действительность за оборотом речи. Допустить возможность человеческого счастья означало перечеркнуть учения о принуждении к повторению и о влечении к смерти. Это означало выступить с критикой общественных институтов, разрушающих жизненное счастье. Чтобы продолжать придерживаться точки зрения, проникнутой отчаянием, Фрейд приводил аргументы, взятые из существовавшей ситуации, не ставя вопрос о том, являются ли они безусловно необходимыми и неизменными. Я не понимал, как Фрейд мог полагать, что открытие детской сексуальности не могло оказывать никакого преобразующего воздействия на мир. Мне казалось, что он сам был несправедлив по отношению к своим произведениям и понимал трагичность этого противоречия, ведь когда я возражал ему, приводя свои аргументы, он мне говорил, что я совсем не прав или "в полном одиночестве испытаю тяжелую судьбу психоанализа".

Как в дискуссиях, так и в публикациях Фрейд искал выхода в биологической теории страдания. Он искал выхода из катастрофы культуры в "напряжении эроса".

В частном разговоре, состоявшемся в 1926 г., Фрейд выразил надежду на удачный исход революционного "эксперимента" в Советской России. Никто еще не предчувствовал, что ленинская попытка установления социальной демократии закончится такой катастрофой. Фрейд знал о болезни человечества и выразил свое знание в письменной форме. Отношение этого общего заболевания к русской, а позже к немецкой катастрофе было столь же чуждо мышлению психиатра, сколь и политика. Три года спустя общественная ситуация в Германии и Австрии была замутнена до такой степени, что любая научная деятельность вызывала раздражение. Иррационализм в политической жизни выступал с полной откровенностью, и аналитическая психология все сильнее устремлялась в область общественных проблем.

В моей работе человек как пациент и как субъект общественной деятельности все больше сливались воедино. Я видел, что невротические и голодные массы становились добычей политических хищников. Фрейд, сознавая опасность душевной чумы, боялся вовлечения психоанализа в политический хаос. Конфликт, который он переживал, очень приблизил меня к нему в человеческом отношении.

Сегодня я понимаю и его величие, и неизбежность охватившего его отчаяния. Полтора десятилетия он боролся за признание простых фактов. Коллега бросали в него грязью, обзывали шарлатаном и оспаривали честность его намерений. Фрейд был не социальным прагматиком, а "только" ученым, но в самом строгом смысле этого слова. Мир не мог дольше отвергать существование неосознанной душевной жизни и начал вновь свою давно опробованную игру, цель которой погубить, разлагая. Мир подарил Фрейду многих учеников, которые явились к накрытому столу, не испытывая затруднений в работе. Они были заинтересованы только в том, чтобы быстро сделать психоанализ популярным. Они внесли в свою организацию консервативные привязанности этого мира, но без организации работа Фрейда не могла существовать. Один за другим эти ученики жертвовали теорией либидо или опошляли ее. Фрейд знал, как трудно было отстаивать теорию либидо. Но в интересах самосохранения и сохранения движения он не мог высказать взгляды, которые он только один и защищал. Он со своей наукой вышел далеко за тесные духовные рамки традиционной буржуазности, а его же школа тянула его назад. Фрейд понимал, что я в 1929 г. был прав в своем юношеском задоре, но признать это означало пожертвовать половиной организации психоаналитиков.

Важную роль в психотерапии играл вопрос воспитания детей. Было очевидно, что в истоке душевных заболеваний лежит вытеснение сексуальности. Аналитическая педагогика и терапия пытались устранить вытеснение сексуальных влечений. Следующим вопросом, возникавшим на этом пути, был: что произойдет с влечениями, освобожденными от вытеснения? Психоанализ отвечал: они будут осуждены и сублимированы. О реальном же удовлетворении не было и не могло быть речи, ибо неосознанное воспринималось только как ад, в котором господствуют асоциальные и противоестественные побуждения.

Я долго пытался дать ответ на вопрос о том, что происходит с естественной гениталыюстъю маленьких, детей и подростков в пору полового созревания после того, как она освобождена от вытеснения. Должна ли и она быть "сублимирована и осуждена""? Психоаналитики никогда не ответили на этот вопрос, а ведь он является центральной проблемой формирования характера.

Все воспитание страдает из-за того, что социальное приспособление требует вытеснения естественной сексуальности, которое вызывает болезни и асоциальное поведение. Следовательно, приходилось сомневаться в самих требованиях воспитания, которые покоились на коренном заблуждении в оценке сексуальности.

Трагедия Фрейда заключалась в том, что он искал убежища в биологической теории, вместо того чтобы спокойно предоставить всем делать то, что они хотели. Так он пришел к противоречию с самим собой.

Он полагал, что счастье иллюзия, ведь с трех сторон человеку неизбежно угрожает страдание. "От собственного тела, обреченного на смерть и распад..." Но почему же наука постоянно мечтает о продлении жизни? "От внешнего мира, который может обрушиться на нас с подавляющей, неумолимой силой..." Так почему же великие мыслители доводили себя до полусмерти размышлениями о свободе, почему миллионы борцов за свободу истекали кровью в борьбе против технической и социальной угрозы со стороны внешнего мира? Разве не была в конце концов побеждена чума? Разве не было ограничено физическое и социальное рабство? Неужели никогда нельзя будет справиться с раком и войнами, как это удалось сделать с чумой? Неужели никогда нельзя будет победить морализаторское лицемерие, калечащее детей и молодежь?

Нерассмотренным осталось третье серьезное возражение против стремления человека к счастью. Фрейд полагал, что страдание, вытекающее из отношений одного человека с другими, более болезненно, чем иные виды страдания. Наблюдается склонность рассматривать его как некую излишнюю "приправу", но оно так же неотвратимо, как и страдания, порожденные другими причинами. Здесь горький личный опыт Фрейда приходил в соприкосновение с характером человека.

Фрейд затрагивал проблему структуры характера, другими словами иррационализма, определяющего поведение человека. С иррационализмом мне пришлось столкнуться в организации специалистов, профессиональная задача которой заключалась как раз в преодолении иррационального поведения медицинскими средствами. Фрейд же говорил о неотвратимости, о роковом характере иррационализма.

И как же с этим быть? Почему надо было становиться на точку зрения рациональной научности? Почему провозглашалось воспитание людей, имеющее целью рациональное поведение, соответствующее действительности? По необъяснимой для меня причине Фрейд не видел противоречия в своей позиции. С одной стороны, он верно объяснял действия и мышление людей иррациональными мотивами, идя в этом даже слишком далеко, ведь рубка деревьев для строительства хижин не продиктована иррациональными причинами. С другой стороны, по его мнению, существовало научное мировоззрение, в котором открытый закон не должен был иметь силы. Наука по ту сторону собственных принципов! Отчаяние, которое испытывал Фрейд, было не чем иным, как бегством от гигантских трудностей, порождавшихся болезненными моментами и проявлениями злобы в человеческом поведении.

Фрейда постигло разочарование. Сначала он полагал, что открыл способ радикального лечения неврозов. На деле это было только начало. Все оказалось гораздо сложнее, чем позволяла предположить формула об осознании неосознанного. Фрейд выдвинул применительно к психоанализу претензию на понимание не только медицинских, но и общих проблем человеческого бытия, но не нашел пути в социологию. В работе "По ту сторону принципа удовольствия" он поставил в гипотетической форме важные биологические вопросы и вывел отсюда учение о влечении к смерти. Оно оказалось гипотезой, вводящей в заблуждение. Поначалу сам Фрейд относился к нему очень скептически. Психологизация как социологии, так и биологии ликвидировала всякую перспективу приемлемого решения сложнейших вопросов.

Кроме того, Фрейд в своей врачебной практике и в отношении людей к своему учению имел немало случаев познакомиться с ними как с крайне ненадежными и злобными существами. Десятилетиями он жил, отгородившись от мира, чтобы защитить таким образом свою душевную позицию. Отвечая на любой иррациональный упрек в свой адрес, он увлекся бы повседневной борьбой. Чтобы изолироваться от мира, ему нужно было скептическое отношение к человеческим "ценностям", более того, некоторое презрение к современному человеку. Знание и познание представлялись мыслителю чем-то большим, нежели человеческое счастье, тем более что, как казалось, человеку было не под силу справиться со своим счастьем, если оно однажды выпадало на его долю. Эта позиция вполне соответствовала характерному для того времени чувству академического превосходства. В оправдание ее можно было сослаться и на реальные факты, но оказывалось невозможным оценивать общие вопросы человеческой жизни с точки зрения первопроходца в науке.

Два весомых обстоятельства мешали мне последовать за Фрейдом, хотя я и понимал мотивы, которыми он руководствовался. Одно заключалось в постоянно усиливавшемся требовании масс дать им возможность самим определять свое бытие, между тем как они испытывали пренебрежение к своим культурным чаяниям, материальные лишения и угрозу разрушения духовного мира. Их точка зрения была точкой зрения земного счастья в жизни. Не видеть и не учитывать этого означало бы проводить смехотворную "страусову политику". Я слишком хорошо познакомился с этим пробуждением масс, чтобы отрицать его или быть не в состоянии правильно оценить как общественную силу. Мотивы Фрейда были правильны, и попросту отмахнуться от них означало бы оказаться в одних рядах с паразитами общества, живущими за счет чужого труда.

Второе обстоятельство заключалось в том, что я научился видеть людей в их двойственности. Они зачастую были испорчены, зависимы, вероломны, нашпигованы пустыми фразами и пребывали в состоянии душевного запустения. Но это не было дано от природы. Такими они стали под воздействием жизненных, обстоятельств, хотя, в принципе, могли стать и другими порядочными, способными любить, общительными, проникнутыми чувством солидарности, человеколюбивыми по собственному побуждению. Речь шла о противоречиях характерологического свойства, отражавших противоречия общественной жизни. Все чаще мне приходилось убеждаться: то, что называется "злым" и "асоциальным", представляет собой проявление действия невротического механизма. Все начинается с отпора, который оказывает ребенок. Он терпит поражение и сохраняет готовность к защите от ограничения удовольствия. Эта защита при утрате способности испытывать удовольствие принимает форму болезненных, бесцельных и иррациональных реакций, оказывающихся проявлением упрямства. Точно так же человеческое поведение отражало лишь противоречие между жизнеутверждением и враждебностью к жизни в социальном процессе. Могло ли однажды разрешиться противоречие между стремлением человека к удовольствию и отказом в удовольствии со стороны общества? Аналитическое сексуальное исследование представлялось мне первым шагом в направлении разрешения этого конфликта. Но этот подход, к сожалению, получил иное развитие. Он превратился в абстрактное, а затем консервативное "учение о приспособлении к культуре", которому было свойственно множество неразрешимых противоречий.

Но стремление людей к жизни и удовольствию нельзя обуздать. Напротив, можно устранить общественную неустроенность сексуальной жизни. Здесь Фрейд начал абсолютизировать свою позицию, создавая оправдание идеологии аскетизма. По его мнению, неограниченное удовлетворение всех потребностей напрашивается как самый соблазнительный вариант образа жизни, но действовать так означает поставить наслаждение над осторожностью, за что через краткое время последует наказание. Уже тогда я мог ответить на это, что все дело в различии между естественной потребностью в счастье и вторичными асоциальными побуждениями, порожденными принудительным воспитанием. Моральное торможение по-прежнему имеет силу по отношению к вторичным, асоциальным, противоестественным влечениям. Применительно же к естественным стремлениям к удовольствию действует принцип свободы, если угодно, принцип "проявления во всей полноте". Надо только знать, что в каждом случае подразумевается под словом "влечение".

"То, чего достигают наркотики в погоне за счастьем и бегством от несчастья, так часто оценивается как благодеяние, что как индивидуумы, так и целые народы отвели им прочное место в своей экономике либидо..." И ни одного протестующего слова врача против этого суррогата удовольствия, разрушающего организм! Ни звука о предварительном условии возникновения потребности в наркотиках отказе в любовном счастье! Ни слова во всей психоаналитической литературе о соотношении между манией и генитальной неудовлетворенностью!

Вывод Фрейда был проникнут безнадежностью. Хотя стремление к счастью и неискоренимо, оказать влияние следует не на ситуацию неустроенности, а на влечение к счастью.

Сложная конструкция душевного аппарата позволяла, по его мнению, оказать влияние несколькими способами. Насколько удовлетворение влечения является счастьем, настолько же оно может оказаться причиной тяжелых страданий, если внешний мир заставит нас бедствовать и откажет в удовлетворении потребностей. Следовательно, можно было бы надеяться на частичное освобождение от страданий благодаря воздействию на инстинктивные побуждения (а не на мир, заставляющий бедствовать!}. Целью такого воздействия была попытка справиться с внутренними источниками потребностей. Крайней формой этого воздействия является умерщвление потребностей, чему учит восточная мудрость и что осуществляется в практике йоги. Так говорил Фрейд, неопровержимо продемонстрировавший миру факт детской сексуальности и вытеснения сексуальности!

Начиная отсюда, следовать за Фрейдом было уже нельзя. Более того, необходимо было сделать все возможное для решительной борьбы против таких воззрений, хотя и высказанных великим человеком. Я знал, что все злые духи приверженцы страха перед жизнью примутся ссылаться на Фрейда. Таким способом нельзя было решать первостепенную проблему человечества. Было нельзя допустить, чтобы продолжали существовать самоотречение китайского кули или хилость индийских детей в условиях жестокого патриархата, только что потерпевшего первые поражения. Самой жгучей проблемой юности и опустошающего детства было умерщвление стихийных жизненных побуждений в ходе воспитания, осуществляемое ради интересов сомнительной "культурности". С этим прогрессивная наука никогда не могла согласиться. Такого удобства она не могла себе позволить, тем более что сам Фрейд не ставил под сомнение вопрос о преобладающей роли стремления человека к счастью и принципиальную правильность этого стремления.

Стремление к позитивному осуществлению счастья, направление жизни, ставящее любовь в центр жизни, ожидающее удовлетворения от любви и ответа на нее, по мнению Фрейда, достаточно естественно для всех. Половая любовь дает наиболее сильное ощущение удовольствия и является, тем самым, прообразом стремления к счастью вообще. Но у такого взгляда была и слабая сторона, иначе никому не пришло бы в голову сойти с этого пути, предпочтя его другому. Никто более любящего не является незащищенным от страданий, никто не является более несчастным и не испытывает большей беспомощности, чем человек, потерявший любовь или ее объект. Программа принципа удовольствия стать счастливым невыполнима. Перед глазами Фрейда были в этом случае примеры реакции разочарования со стороны женщин, зависимых в душевном и материальном отношении.

Процесс преодоления этой точки зрения Фрейда и выработки ответа с позиций сексуальной экономики распался на две части. Для начала стремление к счастью должно было быть воспринято в своей биологической сути. Так его можно было отличить от вторичных искажений человеческой природы. Далее возник серьезный вопрос о социальной осуществимости того, чего люди желают всей душой и одновременно так боятся.

Жизнь, а с ней и стремление к счастью развиваются не в безвоздушном пространстве, а при определенных природных и социальных условиях. Для начала пришлось столкнуться с биологической целиной. Никто еще не предпринимал биологического исследования механизма удовольствия. Затем последовало освоение социологической точнее сексуально-политической целины. Если люди естественным образом стремятся к чему-то общепризнанному и не могут достичь своей цели потому, что этому препятствует социальный образ жизни, то отсюда с неизбежностью следует вопрос о средствах, которые необходимо рассмотреть, и о путях, на которые надлежит вступить, чтобы все-таки достичь цели естественных стремлений.

Это касается сексуальной жизнерадостности точно так же, как и экономической сферы. Только носители особого "лозунгового" мышления способны в данной связи отрицать то, что обычно готовы без долгих слов признать, когда речь идет, например, о зарабатывании денег или о подготовке к войне. Обеспечение распределения материальных благ требует проведения рациональной экономической политики. Сексуальная политика и является не чем иным, как такой рациональной политикой, если перенести само собой разумеющиеся принципы с экономических потребностей на сексуальные. Немногое требовалось для того, чтобы осознать сексуальную политику как ядро культурной политики, отделяя ее от пошлых устремлений приверженцев сексуальной реформы и порнографического образа мыслей, и отстаивать ее простые научные основы.

Вся культура буржуазного общества, находящая свое выражение в литературе, искусстве, танце, фольклоре и т. д., несет на себе отпечаток интереса к любовной жизни.

Не существует интереса, который влияет на человека сильнее, чем сексуальный.

Патриархальные законы о религии, культуре и браке в подавляющем большинстве своем направлены против сексуалъности.

Фрейдовская психология распознала в либидо, энергии полового влечения, главный двигатель душевного процесса.

История первобытного общества и мифология представляют собой, в строгом смысле этого слова, воспроизведение сексуальной экономики рода человеческого.

Больше нельзя уклониться от вопроса о том, является ли сексуальная несостоятельность неотъемлемой составной частью формирования культуры вообще. Если бы научное исследование могло однозначно положительно ответить на этот вопрос, то любая попытка проведения положительной культурной политики была бы бесперспективна. Тем самым неизбежно оказались бы несостоятельными и все психотерапевтические усилия.

Это не могло быть правильным, ибо противоречило всем человеческим стремлениям, результатам научных исследований и духовных исканий. Так как я вынес из клинической работы неопровержимое убеждение в том, что в культурном отношении более продуктивен сексуально полноценный человек, то больше нельзя было думать о решении вопроса в духе Фрейда. Место вопроса о необходимости подавления детской и юношеской сексуальности занял другой, гораздо более важный: о мотивах, побуждающих человека столь последовательно и до сих пор столь успешно избегать ясного ответа. Я искал в поведении такого человека, как Фрейд, неизвестные мне мотивы, побудившие его со своим авторитетом встать во главе приверженцев консервативной идеологии и с помощью теории культуры опрокинуть то, что он разработал в качестве естествоиспытателя и врача.

Конечно, он действовал так не из интеллектуальной трусости и не по консервативным политическим соображениям. Он действовал в рамках науки, которая, как и любая другая, зависела от общества. Социальный ограничитель просматривался не только в лечении неврозов, но и в исследовании происхождения вытеснения сексуальности.

В ходе работы в консультациях мне стало ясно, что функция подавления детской и юношеской сексуальности заключается том, чтобы возможно легче обеспечить родителям послушание детей.

В самом начале экономического патриархата сексуальность детей и юношества преследовалась с помощью прямой кастрации или уродования половых органов каким-либо способом. Позже общеупотребительным средством стала душевная кастрация посредством привития сексуального страха и чувства вины. Функция сексуальною угнетения заключается в том, чтобы возможно легче обеспечить послушание людей, равно как и кастрация жеребцов и быков должна превратить их в покорных тягловых животных. Никто, естественно, и не думал об уничтожающих последствиях душевной кастрации, и никто не может предсказать, как человеческое общество справится с ними. Фрейд подтвердил позже связь между сексуальным угнетением и подчиненностью, после того как я в своих публикациях отстаивал эту позицию .

Wilhelm Reich. Die Sexualitat im Kulturkampf. Teil, 1930.

"Страх перед восстанием угнетенных толкает на все более строгие меры предосторожности... С психологической точки зрения вполне оправданно, что наша "западноевропейская культура" начинает с осуждения половой жизни детей ведь блокирование сексуальных влечений взрослых окажется бесперспективным, если в детстве не было соответствующей предварительной работы. Но никоим образом нельзя оправдать то обстоятельство, что культурное общество дошло до отрицания этих легко доказуемых, более того, бросающихся в глаза явлений..."

Формирование структуры характера, включающей негативное отношение к сексуальности, является, собственно, неосознанной целью педагогики. Поэтому больше нельзя было рассматривать проблемы психоаналитической педагогики без решения вопроса о структуре характера, а тот, в свою очередь, без определения общественной цели воспитания. Воспитание служит определенному общественному строю. Если этот строй противоречит интересам ребенка, то воспитание должно не считаться с ребенком, а обратиться против его интересов, то есть оказаться неверным по отношению к самому себе, и открыто отказаться от поставленной перед собой цели "блага ребенка" или лицемерить, заявляя о следовании ей. Это воспитание не делает различий между "принудительной семьей", угнетающей ребенка, и семьей, основанной на глубоких любовных отношениях между родителями и детьми. Такой воспитательный подход оставляет без внимания огромные социальные изменения, происходящие с начала века как в семейной, так и в сексуальной жизни людей. Он со своими "идеями" и "реформами" отставал и отстает от реальных изменений. В целом этот подход сам запутался в свойственных ему иррациональных мотивах, о существовании которых он ничего не знал потому, что боялся знать.

Невротическая эпидемия сравнима с чумой. Она разрушает все, что создается стремлениями, усилиями, мыслью и трудом. В борьбе с чумой было проще потому, что при этом не затрагивались интересы подавляющего потребности людей общества и эмоции. Гораздо труднее бороться против невротической эпидемии. В ее сохранении заинтересованы все те, кто извлекает выгоду из мистицизма и обладает властью. Кто мог бы согласиться с аргументом о невозможности борьбы против душевной чумы под тем предлогом, что меры умственной гигиены требуют больших затрат? Ссылка на недостаток средств всего лишь отговорка. Сумм, которые за неделю растранжириваются на войну, хватило бы для удовлетворения гигиенических потребностей миллионов людей. Мы охотно недооцениваем и огромные силы самих людей, требующие выражения и признания, но не находящие применения.

Сексуальная экономика постигла биологическую цель стремлений человека, которым противоречат структура его характера и некоторые общественные институты. Фрейд принес цель человеческого счастья в жертву нынешней структуре характера и существующему сексуальному устройству. Не оставалось ничего другого, как, придерживаясь этой цели, изучить законы, в соответствии с которыми возникает и исчезает эта структура характера. Я долго не чувствовал масштаба данной проблемы и прежде всего того обстоятельства, что невротическая душевная структура стала телесной иннервацией, так сказать "второй натурой". Для Фрейда при всем его пессимизме было недопустимо коснеть в безнадежности. Его последний вывод гласил: "На мой взгляд, вопрос судьбы рода человеческого заключается в том, удастся ли, и в какой мере, культурному развитию справиться с конфликтом существования, вызванным влечением человека к агрессии и самоуничтожению... Следует ожидать, что другая "небесная сила", вечный Эрос, предпримет усилие, чтобы утвердиться в борьбе против своего точно так же бессмертного противника".

Это было нечто гораздо большее, нежели просто оборот речи, отнюдь не только остроумное замечание, хотя аналитики именно так и понимали сказанное. "Эрос" предполагает полную способность к сексуальному наслаждению, а она, в свою очередь, всеобщее жизнеутверждение и общественную заботу. Мне казалось, что Фрейд в 1930 г., пережив тяжелые конфликты и дискуссии, втайне желал успеха моему начинанию.

Ведь только высвобождение естественной способности людей к любви может справиться с глубоко укоренившейся в них садистской деструктивностъю.2. Социальные истоки вытеснения сексуальности.

Вопрос об осуществимости всеобщего человеческого счастья в земной жизни в то время, конечно, не поддавался практическому решению. Прочитав эти строки, беззаботное дитя человеческое спросит, нет ли у высокой науки иных забот, кроме постановки глупых вопросов о "желательности" или "необходимости" земного человеческого счастья. Это, по его мнению, разумеется само собой. Но дело обстоит совсем не так просто, как представляют себе исполненные жизненных сил и энтузиазма молодые люди и бодрые счастливцы. В европейских центрах формирования общественного мнения стремление масс к земному счастью не учитывалось как само собой разумеющееся, и недостаток его не был предметом обсуждения. Тогда не было буквально ни одной политической организации, которая считала бы достаточно важным занятие столь "банально-личными", "ненаучными" и "неполитическими" вопросами.

Тем временем общественные события, разыгравшиеся около 1930 г., поставили именно этот вопрос со всей силой. Фашизм, угроза которого подобно неистовому потоку или урагану обрушилась на Германию, вызвал всеобщее удивление тем, как такое вообще могло произойти. Экономисты, социологи, специалисты по культурной политике и приверженцы разного рода реформ, дипломаты и государственные деятели пытались найти ответ в старых книгах. Ответа в них не было. Ни одна политическая схема не подходила к тому взрыву иррациональных человеческих аффектов, который представлял собой фашизм. Да и сама высокая политика никогда не ставилась под вопрос как иррациональное образование.

Я хотел бы в этой работе только выделить те общественные события, которые резко высветили спор, происходивший в квартире Фрейда. При этом я должен пренебречь широким социально-экономическим фоном .

Ср.: Wilhelm Reich. Massenpsychologie des Faschismus. 1933; Der Einbruch der Sexualmoral. 1935; Die Sexualitat im Kulturkampf. 1936.

Открытие Фрейдом детской сексуальности и вытеснения сексуальности было, с точки зрения общественного развития, всего лишь началом осознания процесса отрицания сексуальности процесса, измеряемого тысячелетиями. Это осознание еще казалось облеченным в крайне академические формы и не доверяло самому себе. Человеческая сексуальность требовала перемещения с черной лестницы, где она, сочась гноем, на протяжении многих веков влачила грязное и болезненное существование, к фасаду блестящего здания, замечательно называвшегося "культурой" и "цивилизацией". Убийства на сексуальной почве, криминальные аборты, агония юношеской сексуальности, умерщвление живого начала в детях, массовое распространение извращений, порнография и неотделимая от нее полиция нравов, использование пошлой и похотливой промышленной и торговой рекламой стремления человека к любви, миллионы случаев телесных и душевных заболеваний, одиночество и повсеместное душевное уродство, а сверх того невротическое политиканство спасителей человечества все это отнюдь не украшает цивилизацию. Моральная и социальная оценка важнейшей человеческой функции находилась во власти старых дам, потерпевших сексуальное фиаско, и тайных советников знатного происхождения с отмершей вегетативной системой.

Протест вызывали не только намерения именно таких закосневших существ декретировать свое поведение здоровым и полнокровным натурам, но и их возможность делать это. Разочарованные люди с отмершими чувствами взывали ко всеобщему чувству сексуальной вины, ссылаясь в оправдание своей позиции на сексуальный хаос и "гибель культуры и цивилизации". Массы, чувствуя, что происходит, молчали, ибо, одурманенные воспитанием и "морализаторством", не понимали по-настоящему, не являются ли все-таки преступными их естественные ощущения жизни. Они ведь никогда не слышали ничего другого. Поэтому исследования Малиновского, проведенные на островах южных морей, оказались в высшей степени плодотворными. Они действовали не в том совершенно определенном смысле сенсационного сладострастия, с которым торговцы, пережившие сексуальный крах, воспринимают туземок островов южных морей или мечтают о гавайских танцах живота, а производили серьезное впечатление.

Уже в 1926 г. Малиновский оспорил в одной из своих работ биологическую природу открытого Фрейдом сексуального конфликта между ребенком и родителями (конфликта из-за эдипова комплекса). Он справедливо утверждал, что отношения между детьми и родителями изменяются вместе с изменением общественных процессов, имея, следовательно, социологическую, а не биологическую природу. Результатом общественного развития является в первую очередь семья, в которой растет ребенок. Например, у тробрианцев не отец, а брат матери определяет характер воспитания ребенка. Это важная черта материнского права. Отец играет только роль друга своих детей. У подрастающего поколения этого народа нет, в отличие от европейцев, эдипова комплекса. Конечно, маленький тробрианец оказывается в конфликте со своими табу и предписаниями, но эти законы поведения коренным образом отличаются от известных европейцам. Они не содержат никаких сексуальных запретов, кроме табу, налагаемых на кровосмесительные отношения для братьев и сестер.

Английский психоаналитик Джонс резко протестовал против такого функционально-социологического утверждения, выдвинув следующий контраргумент: эдипов комплекс, найденный у европейцев, является принадлежностью любой культуры, и поэтому семья неизменяемый биологический институт. Это был спор вокруг решающего вопроса о том, закреплено ли вытеснение сексуальности в биологической природе или обусловлено социологически и поэтому поддается изменениям.

В 1929 г. вышел главный труд Малиновского "Половая жизнь дикарей". В ней содержался богатейший материал, однозначно доказывавший, что вытеснение сексуальности имеет социальные, а не биологические истоки. Сам автор не обсуждал этот вопрос в своей книге, но тем ценнее был язык его материала. В своей работе "Крушение сексуальной морали" (2-е изд., 1934 г.) я попытался на основе имеющегося этнологического материала изложить социологическое происхождение вытеснения сексуальности. Суммирую важнейшие положения.

Дети тробрианцев не знают вытеснения сексуальности и сексуальной тайны. Половая жизнь этого народа развивается естественно, свободно и беспрепятственно на всех стадиях жизни при полном удовлетворении. Дети совершают сексуальные манипуляции в соответствии с возрастом. Тем не менее или скорее именно в силу сказанного общество тробрианцев на третьем десятилетии нашего века не знало половых извращений, функциональных душевных заболеваний, психоневрозов и убийств на сексуальной почве. У них не бьио слова, обозначавшего воровство, а гомосексуализм и онанизм представлялись в этом обществе несовершенными и неестественными средствами сексуального удовлетворения, доказательством нарушения способности к нормальному удовлетворению. Маленькому тробрианцу неизвестно строгое воспитание чистоплотности, вызывающее невроз навязчивых состояний и подрывающее цивилизацию белой расы. Поэтому он стихийно чистоплотен, аккуратен, человеколюбив по собственному побуждению, умен и трудолюбив. В качестве общественной формы половой жизни господствует добровольный, моногамный не по принуждению брак, который может быть расторгнут в любой момент. Промискуитет отсутствует.

На расстоянии в несколько миль от островов Тробриан на островах Амфилет жило племя, в котором семья была авторитарно организована на основе отцовского права. Люди, жившие здесь, обнаруживали уже все черты европейского невротика недоверие, страх, неврозы. Среди островитян обнаруживались самоубийства, половые извращения и т. д.

Наша наука, проникнутая отрицанием сексуальности, до сих пор умела лишать важнейшие факты их значимости, располагая рядом друг с другом как равноценное важное и неважное, банальное и великое. Рассмотренное выше различие между свободной организацией тробрианцев, основанной на материнском праве, и авторитарно организованной на основе отцовского права жизнью на островах Амфилет имеет большее значение для умственной гигиены, чем самые сложные и внешне точнейшие описания и схемы, рождающиеся в нашем академическом мире. Это различие свидетельствует о том, что коренной вопрос умственной гигиены сохранение душевного здоровья населения заключается в степени блокирования его естественной любовной жизни.

Фрейд утверждал, что время скрытой сексуальности наших детей примерно между шестым и двенадцатым годами жизни имеет биологическую характеристику. Наблюдая за молодежью из разных слоев населения, я установил, что при естественном развитии время скрытой сексуальности отсутствует. Оно является неестественным продуктом развития культуры. Из-за этого на меня нападали психоаналитики. Теперь же Малиновский подтвердил: сексуальная активность детей тробрианцев развивается непрерывно в соответствии с возрастом, не проходя через период скрытой сексуальности. Половая жизнь начинается тогда, когда этого требует половое созревание. Половая жизнь молодежи моногамна, смена партнеров происходит спокойно, упорядочение, без ревности, а общество заботится о спокойствии и гигиене как условиях половой жизни молодого поколения, прежде всего обеспечивая соответствующие помещения, насколько это позволяют островитянам знания процессов, происходящих в природе. Следовательно, оно делает нечто прямо противоположное тому, что свойственно нашей цивилизации.

Из этого естественного цикла исключается только одна группа детей. Речь идет о детях, которых предназначают для определенного экономически выгодного брака так называемого кросс-кузенного. Этот брак приносит вождю племени экономические преимущества и формирует ядро, из которого развивается патриархальное устройство. Кросс-кузенный брак обнаруживался везде, где этнологические исследования устанавливали существование материнского права в настоящее время или в прошлом (см. труды Моргана, Бахофена, Энгельса и т. д.). Этих детей, совсем так же как наших, сдерживают, навязывая им аскетическую жизнь, и они страдают неврозами, обнаруживают черты характера, знакомые нам по наблюдениям над теми, кто страдает неврозами характера. Функция аскетизма состоит в том, чтобы сделать детей послушными. Сексуальное угнетение становится важным инструментом экономического порабощения.

Вытеснение сексуальности у маленьких детей и подростков является, следовательно, не предварительным условием приспособления к культуре, соблюдения норм общественной жизни, формирования трудолюбия и чистоплотности, как утверждает психоанализ в согласии с унаследованным от прошлого ложным взглядом на воспитание, а прямой противоположностью этому. Тробрианцы при полной свободе естественной сексуальности не только достигли высокого уровня культуры земледелия, но и благодаря отсутствию вторичных влечений даже сохранили уровень жизни, который должен показаться мечтой каждому европейскому государству в период между 1930 и 1940 гг.

Здоровые дети самым естественным образом проявляют свою сексуальную активность. Больные дети сексуальны неестественно, то есть склонны к извращениям. Следовательно, мы стоим в половом воспитании не перед альтернативой: сексуальное или аскетическое, а перед другой: естественно-здоровая или извращенно-невротическая половая жизнь.

Вытеснение сексуальности процесс социально-экономического, а не биологического происхождения. Ее функцией является закладка основы авторитарно-патриархального строя и экономического порабощения, что особенно резко бросается нам в глаза на примере Японии, Китая, Индии и т. д. Половая жизнь людей первобытнообщинной эпохи следовала естественным законам, которые обосновывали естественную социальную жизнь. Промежуточный период авторитарного патриархата, продолжавшийся примерно четыре шесть тысячелетий, создал с помощью энергии угнетенной естественной сексуальности вторичную, извращенную, больную сексуальность современного человека.3. Фашистский иррационализм.

Будет не слишком большой смелостью утверждать, что глубокие культурные изменения, происшедшие на протяжении нашего столетия, определяются борьбой человечества за свое обретение естественных законов любовной жизни. Такая 6opь6a за естественность и единство природы и культуры проявляется в образе различных мистических стремлений, космических фантазий, "океанических" чувств, религиозных экстазов. Все это неосознанно, невротически противоречиво, исполнено страха и часто происходит в формах, которыми характеризуются вторичные, извращенные влечения. Человечество, тысячелетиями принуждавшееся к отрицанию своей биологической природы и вследствие этого сформировавшее являющуюся скорее чем-то противоестественным "вторую натуру", может только впасть в иррациональное неистовство, если оно хочет восстановить свою основную биологическую функцию, но боится этого.

Патриархально-авторитарная эра истории человечества знала попытки поставить проявления вторичных асоциальных влечений под угрозу наказания с помощью запретов, основанных на принудительной морали. Так культурный человек нашей эпохи превратился в существо с трехслойной структурой. На поверхности он носит искусственную маску самообладания, принудительной, неискренней вежливости и общительности. Под этой маской он скрывает второй слой, фрейдовское "подсознательное", в котором сдерживаются садизм, жадность, сладострастие, зависть, извращения всякого рода и т. д. Этот второй слой является искусственным продуктом культуры, отрицающей сексуальность, и сознательно ощущается в большинстве случаев только как внутренняя пустота и тоска. За ним, в глубине, живут и проявляются естественная общительность и сексуальность, стихийная радость труда, способность любить. Этот третий и последний слой, представляющий собой биологическое ядро структуры человеческого характера, не осознается и вызывает страх. Само его существование противоречит авторитарному воспитанию и господству. Он является в то же время единственной реальной надеждой на то, что человек однажды справится с общественным убожеством.

Все дискуссии о том, добр человек или зол, является ли он социальным или асоциальным существом, представляют собой философские игры. Ответ на вопрос о том, является ли человек социальным существом или кучей протоплазмы с какими-то странными реакциями, зависит от того, согласуются ли его основные потребности с институтами, которые он сам и создал, или противоречат им. Поэтому невозможно освободить трудящегося человека от лежащей на нем ответственности за устройство или неустроенность, то есть за социальную и индивидуальную экономику биологической энергии. Одной из важнейших черт психологии этого человека стало осуществляемое с воодушевлением перекладывание ответственности с себя на каких-нибудь вождей и политиков, так как он сам не понимает больше ни себя, ни общественные институты и только боится их. Он, в принципе, беспомощен, не способен жить в условиях свободы и ищет авторитета, ибо не может стихийно реагировать на происходящее. Его характер заключен в панцирь, и человек ожидает приказов, потому что, полный противоречий, он не может положиться на себя самого.

Просвещенная европейская буржуазия XIX начала XX вв. унаследовала от феодализма и возвела в идеал человеческого поведения его формы, проникнутые принудительной моралью. Поиски истины и призывы к свободе начались со времен Просвещения. До тех пор пока институты принудительной морали господствовали вне человека в форме принудительного закона и общественного мнения, а внутри человеческой натуры, как принудительная совесть, наблюдался ложный покой, прерывавшийся "выбросами" из преисподней вторичных влечений, до тех же самых пор вторичные влечения оставались какими-то любопытными особенностями, интересными только для психиатров. Они проявлялись в форме симптоматических неврозов, преступных действий, вызванных неврозами, или извращений. Но когда общественные потрясения начали наполнять европейцев тоской по свободе, независимости, равноправию и самоопределению, в них настойчиво проявилось стремление к освобождению живого. Социальное просвещение и законодательство, работа первопроходцев в общественных науках и деятельность организаций, проникнутых идеями свободы, таковы были попытки внедрить "свободу".

Послевоенные европейские демократии хотели "подвести людей к свободе" после того, как первая мировая война уничтожила многие институты авторитарного принуждения. Но этот европейский мир, стремившийся к свободе, жестоко просчитался. Он упустил из виду то, что было порождено уничтожением живого в человеке, тайно осуществлявшимся на протяжении тысячелетий. Он не увидел глубокого, всеобщего дефекта невроза характера. Приняв облик победы диктатур, разразилась громадная катастрофа душевная чума, то есть катастрофа, порожденная иррациональными свойствами человеческого характера. То, что так долго сдерживалось поверхностной лакировкой благовоспитанности, прорвалось, проявившись в действиях самих масс, стремившихся к свободе.

Иррациональными формами проявления сдерживавшихся деструктивных стремлений стали концентрационные лагеря и преследования евреев, уничтожение всякой чистоты человеческих помыслов и отношений, "выкашивание" городского населения с помощью садистских "спортивных" бесчинств, устроители которых только и могут чувствовать проявление живого в прусском шаге, гигантский обман народа, называющий себя государственно-авторитарным представительством интересов народа, исчезновение десятков тысяч молодых людей, которые чистосердечно и наивно полагали, что служат идее, уничтожение результатов человеческого труда, имеющих многомиллиардную ценность, одной лишь небольшой части которых хватило бы для устранения бедности во всем мире. Короче говоря, мы имеем дело с шабашем ведьм, который будет повторяться вновь и вновь до тех пор, пока носителям знания и труда не удастся уничтожить в себе и в окружающем мире массовый невроз, называющийся "высокой политикой" и живущий за счет беспомощности, коренящейся в характере людей.

В 1928-1930 гг., во время полемики с Фрейдом, о которой шла речь выше, я мало что знал о фашизме примерно так же мало, как средний норвежец в 1939-м или американец в 1940-м г. Я познакомился с ним только между 1930-м и 1933-м гг. в Германии. Столкнувшись с ним и шаг за шагом разглядев в его сущности предмет моего спора с Фрейдом, я испытал беспомощность и растерянность, но постепенно понял логичность своих ощущений. В ходе упоминавшейся дискуссии борьба развернулась вокруг оценки структуры человеческого характера, вокруг роли стремления человека к счастью и иррациональности в общественной жизни. В фашизме неприкрыто проявилось массовое душевное заболевание.

Противники фашизма либеральные демократы, социалисты, коммунисты, экономисты марксистской и немарксистской ориентации и т. д. искали разгадку в личности Гитлера или в политических ошибках формального характера, совершенных различными демократическими партиями Германии. Как одно, так и другое означало объяснение чумного потока индивидуальной близорукостью или жестокостью одного-единственного человека. В действительности Гитлер был только выражением трагического противоречия, свойственного массам, противоречия между стремлением к свободе и страхом перед ней.

Германский фашизм ясно заявил, что он оперирует не мышлением и знаниями людей, а их детскими эмоциональными реакциями. Ни политическая программа, ни какое-либо из путаных экономических обещаний, а главным образом обращение к темному мистическому чувству, к неопределенному, туманному, но чрезвычайно сильному стремлению привело фашизм к власти и укрепляло эту власть на протяжении всего последующего времени. Кто не понял этого, тот не понял и фашизма, представляющего собой международное явление. Иррационализм в формировании воли масс немцев можно показать на примере следующих противоречий.

Массы немцев хотели свободы. Гитлер пообещал им авторитарное, абсолютно диктаторское руководство с недвусмысленной ликвидацией всякого свободного выражения мнений. 17 из 31 млн. избирателей, ликуя, привели Гитлера к власти в марте 1933 г. Тот, кто смотрел на вещи открытыми глазами, понимал: массы чувствовали себя беспомощными и неспособными на решение общественных проблем, принявших хаотический характер, неспособными сделать это в старых политических рамках мышления и в прежней политической системе. За них задачу должен был решить фюрер.

Гитлер обещал отмену демократической борьбы мнений. Массы стекались к нему, так как устали от этой борьбы, всегда проходившей мимо их личных повседневных нужд, то есть субъективно наиболее важного. Они хотели не борьбы вокруг бюджета и высокой политики, а реального, истинного знания живого бытия. Не получив его, они вверились авторитарному руководству и обещанной иллюзорной защите.

Гитлер обещал отмену индивидуальной свободы и установление "национальной". Массы с воодушевлением обменяли возможности индивидуальной свободы на иллюзорную свободу и, соответственно, свободу на идентификацию с идеей: ведь эта иллюзорная свобода снимала с них всякую индивидуальную ответственность. Они желали такой "свободы", которую им должен был завоевать и обеспечить фюрер, буйствовать, искать убежища от правды во лжи о принципах, проявлять садизм, кичиться особой расовой чистотой, будучи на деле нулем, нравиться девушкам благодаря форме, а не человеческим качествам, жертвовать собою не в реальной жизненной борьбе, а ради империалистических целей и т. д.

Предшествовавшее воспитание масс, имевшее целью признание формально-политического, а не объективного авторитета, создало фундамент, на котором фашистское требование авторитета смогло проявить свою действенность. Тем самым фашизм не был новым взглядом на жизнь, как хотели заставить думать его друзья и многие врага, и еще меньше общего имел он с рациональной революцией, вызванной невыносимой ситуацией в обществе. Фашизм представлял собой просто крайне реакционное следствие из всех прежних способов управления общественным механизмом. Расовая теория также не является чем-то новым, будучи просто последовательным и особо жестоким продолжением старых теорий наследственности и дегенерации. Поэтому именно психиатры-специалисты по наследственности и ученые-евгеники старого образца оказались столь восприимчивыми к идеям диктатуры.

Новое в массовом фашистском движении заключалось в том, что крайней политической реакции удалось воспользоваться глубокими стремлениями масс к свободе. Сильное стремление масс к свободе и страх перед свободой, проникнутой ответственностью, порождают фашистский образ мыслей. При этом все равно, проявляется ли он у фашиста или у демократа.

Новое в фашизме заключается в том, что массы практически одобряли собственное угнетение и осуществляли его. Потребность в авторитете оказалась сильнее воли к свободе.

Гитлер обещал угнетение женщины мужчиной, отмену ее материальной самостоятельности, обещал привязать ее к домашнему очагу и исключить из процесса определения характера общественной жизни. И именно женщины, чья личная свобода подвергалась наиболее сильным ограничениям и чей страх перед свободным образом жизни был самым сильным, наиболее восторженно приветствовали его.

Гитлер обещал уничтожение социалистических и буржуазно-демократических организаций. Массы социалистов и буржуазных демократов пошли за ним, так как их организации хотя и много говорили о свободе, но ни разу даже не обозначили как трудную и требующую внимания проблему страстного стремления к авторитету, которое испытывает человек в своей практически-политической беспомощности. Массы были разочарованы нерешительной позицией старых демократических институтов. Разочарование масс в организациях, ориентирующихся на идеалы свободы, сочетавшееся с экономическим кризисом и неукротимой волей к свободе, порождают фашистский образ мыслей, то есть готовность ввериться авторитарному образу отца.

Гитлер обещал жесточайшую борьбу против регулирования рождаемости и движения за сексуальную реформу. В 1932 г. организации, боровшиеся за рациональную сексуальную реформу, насчитывали в Германии около 500 тыс. членов, но они ни разу не осмелились затронуть сердцевину проблемы стремление к сексуальному счастью. Благодаря многолетней работе в массах я знаю, что именно практических рекомендаций они и ждали. Людей постигало разочарование, если перед ними выступали с учеными докладами вместо того, чтобы сказать, как надо воспитывать живость в детях, как молодежи справляться со своими сексуальными и экономическими проблемами, а супругам разрешать столь типичные для них конфликты. Массы, казалось, чувствовали, что "советы по технике любви" на манер Ван де Вельде, которые были прибыльным делом, не охватывали проблему и не вызывали симпатии. Получилось так, что разочарованные массы ринулись к Гитлеру, который пусть даже в мистической форме обращался все-таки к глубинным жизненным силам. Проповедь свободы без постоянного, энергичного и решительного завоевания в повседневной жизни способности к свободе, проникнутой ответственностью, ведет к фашизму.

Немецкая наука десятилетиями боролась за отделение понятия сексуальности от понятия продолжения рода. Эта борьба, замкнутая в академические издания и поэтому не имеющая социальных последствий, осталась далекой от интересов трудящихся. И вот появился Гитлер и пообещал сделать основным принципом своей культурной политики идею продолжения рода, а не любовного счастья. Воспитанные в стыде, не позволявшем назвать ребенка его настоящим именем, побуждаемые с помощью всех средств, которыми только могла пользоваться общественная система, говорить о "евгеническом улучшении породы" в тех случаях, когда подразумевалось любовное счастье, массы ринулись к Гитлеру, так как он влил в старые представления сильную, хотя и иррациональную эмоцию. Реакционное содержание мышления в сочетании с революционным возбуждением порождает фашистские чувства.

Церковь проповедовала "счастье в потустороннем мире" и с помощью понятия греха внедряла глубоко в человеческое сознание чувство беспомощной зависимости от некоего внеземного, всесильного образа, но мировой экономический кризис 1929-1933 гг. поставил перед массами проблему острейших, вполне земных бедствий, справиться с которыми самостоятельно они не могли ни в одиночку, ни совместно.

Появился Гитлер и провозгласил себя фюрером, ниспосланным Богом, земным, всемогущим и всеведущим вождем, способным устранить эту земную нищету. Все было подготовлено для того, чтобы подтолкнуть к нему массы, оказавшиеся зажатыми между собственной индивидуальной беспомощностью и малым удовлетворением, которое давала им идея счастья в потустороннем мире. Теперь земной бог, заставлявший изо всех сил кричать "хайль!", был для них эмоционально важнее другого, которого они не могли увидеть и который им ни разу не оказал эмоциональной помощи. Садистская жестокость в сочетании с мистицизмом порождает фашистский образ мыслей.

На протяжении десятилетий в немецких школах и университетах шла борьба за осуществление принципа свободной школьной общины, добровольной высокой успеваемости и самоопределения учащегося. Но многие видные представители демократического мировоззрения оставались в сфере воспитания приверженцами авторитарных принципов, в соответствии с которыми ученику внушался страх перед авторитетом и одновременно бунтовщичество с иррациональными целями и средствами. Организации, преследовавшие цель воспитания, проникнутого идеями свободы, не только не пользовались защитой со стороны общества наоборот, они подвергались самой большой опасности и в материальном отношении зависели от частной поддержки. Поэтому неудивительно, что попытки изменения структуры сознания масс, в результате которого оно оказалось бы проникнуто идеями свободы, остались каплей в море. Молодежь толпами устремилась к Гитлеру. Он не возлагал на нее ответственность, а опирался на структуры ее психологии, с раннего детства формировавшиеся и закреплявшиеся авторитарными семьями. Гитлер победил в молодежном движении потому, что демократическое движение не сделало всего, что было в его силах, чтобы воспитать молодежь для жизни, проникнутой свободой и ответственностью.

Вместо свободных трудовых усилий Гитлер обещал принцип принудительной дисциплины и трудовой повинности. За Гитлера проголосовали многие миллионы немецких рабочих и служащих. Демократические институты не только упустили возможность справиться с безработицей, но и продемонстрировали явный страх в тот момент, когда было необходимо вести массы трудящихся к обретению действительной ответственности за результаты труда. Миллионам рабочих и служащих, воспитанным в полном непонимании процесса труда, лишенным общего представления о характере производства и только получавшим заработную плату, было нетрудно воспринять старый принцип в ужесточенной форме. Теперь они могли отождествлять себя с "государством" и "нацией", которые вместо них были "великими и сильными". Гитлер открыто, письменно и устно, заявлял, что масса лишь отражает то, что вливается в ее сознание, так как она инфантильна и женственна, а народ, ликуя, приветствовал его, ибо появился кто-то желавший защитить его.

Гитлер требовал подчинения всей науки понятию "раса". С этим смирилась значительная часть представителей немецкой науки, так как расовая теория коренилась в метафизической теории наследственности. Эта последняя, оперируя "унаследованными веществами" и "склонностями", постоянно и охотно уклонялась от обязанности понимать жизненные функции в их становлении и реально осмысливать социальное происхождение человеческого поведения. Обычным было представление о том, что объявить рак, психоз или невроз наследственным заболеванием означало что-то сказать о его действительной природе. Фашистское расовое учение является лишь продолжением удобных учений о наследственности.

Едва ли какой-либо другой из лозунгов немецкого фашизма так воодушевлял массы, как разговоры о "кипении германской крови" и о ее "чистоте". Под чистотой германской крови подразумевается свобода от "сифилиса", от "еврейской заразы". Страх же перед венерическими заболеваниями как продолжение генитального страха глубоко гнездится в сознании каждого жителя Земли. Понятно, что массы устремились за Гитлером, обещавшим им "чистоту крови". Любой человек ощущает в себе то, что называют "космическими и океаническими чувствами". Сухая академическая наука чувствовала себя слишком возвышенной, чтобы заниматься таким мистицизмом, а ведь эти космические или океанические устремления людей не что иное, как выражение их тоски по оргастической жизни. Гитлер обратился к этому чувству, и поэтому люди последовали за ним, а не за сухими рационалистами, пытавшимися задушить темные жизненные ощущения с помощью экономической статистики.

"Спасение семьи" издавна было в Европе абстрактным лозунгом, за которым скрывался самый реакционный образ мыслей и действий. Тот, кто отличал авторитарную принудительную семью от естественных, зиждящихся на любви связей между детьми и родителями и критиковал ее, попадал в число "врагов отечества", "разрушителей священного института семьи", нарушителей закона. В высокоиндустриализованной Германии семейная связь между людьми оказалась в резком конфликте с коллективной индустриализацией страны. Не было ни одного официального учреждения, которое отважилось бы подчеркнуть болезненное начало, существовавшее в семье, и пыталось справиться с угнетением детей родителями, ненавистью в семье и т. д. Типичная немецкая авторитарная семья, особенно в деревне и в маленьких городах, воспроизводила миллионными "тиражами" фашистский образ мыслей. Она формировала структуру характера детей в соответствии с представлениями о принудительных обязанностях, самоотречении, абсолютном авторитарном повиновении, которыми так блестяще сумел воспользоваться Гитлер.

Выступая за "спасение семьи" и одновременно уводя молодежь из семьи в свои организации, фашизм учитывал как свойственные ей привязанность к семье, так и бунт против нее. Благодаря подчеркиванию фашизмом эмоциональной идентичности "семьи", "нации" и "государства" структура семейных привязанностей человека смогла найти прямое продолжение в государственной структуре фашизма. Правда, тем самым не была решена ни одна реальная проблема семьи, не были удовлетворены реальные нужды нации, но массы смогли перенести свои семейные привязанности из принудительной семьи в более крупную "семью-нацию". В структурном отношении к этому все было давно подготовлено. "Мать-Германия" и "Бог-отец Гитлер" стали символами глубоко детских чувств. Теперь, идентифицируясь с "сильной и неповторимой германской нацией", любой гражданин, чувствовавший свою неполноценность и действительно несчастный, мог что-то значить, пусть даже иллюзорно. Наконец, интерес к "расе" смог переключить на себя проявившиеся источники сексуальности и замаскировать их. Половые сношения стали теперь возможными для молодых людей, если они обосновывали их намерением производить детей в интересах расы.

Естественные жизненные силы человека не только оставались "засыпанными", но им и приходилось проявляться в значительно более скрытой форме, чем когда-либо ранее. И в результате этой "революции иррационализма" в Германии наблюдалось гораздо больше самоубийств и отмечалась более бедственное положение в сексуально-гигиенической сфере, чем когда-либо прежде. Заключительным аккордом этой пляски ведьм стала массовая гибель на войне во славу германской расы.

В унисон с утверждениями о "чистоте крови", то есть о свободе от греха, действовали и проклятия в адрес евреев. Евреи пытались объяснить или доказать, что и они придерживаются строгих нравов, и они являются национально мыслящими, и они часть немецкого народа. Антропологи, выступавшие против Гитлера, пытались с помощью измерения черепов доказать, что евреи не являются неполноценной расой. Христиане и историки пытались разъяснить, что Иисус был евреем по происхождению. Но все обвинения в адрес евреев касались не рациональных вопросов, то есть не того, порядочны ли и евреи, не являются ли они неполноценной расой, или того, нормальны ли размеры их черепов. Речь шла о чем-то совсем другом. Именно здесь проявилась последовательность и корректность сексуально-экономического мышления.

Говоря "еврей", фашист имеет в виду определенное иррациональное ощущение. "Еврей" представляет собой, как можно убедиться при проникновении в глубинные структуры психики и евреев и неевреев, иррациональный образ "наживалы", "ростовщика", "капиталиста". В глубоком слое сознания "еврей" означает "пэязный", "чувственный", "сексуально-грязный", но одновременно и "Шейлок", "кастрирующий", "еврей-резник". Так как страх перед естественной сексуальностью и отвращение к противоестественной сексуальности коренятся одинаково глубоко в любом человеке, то понятно, что столь искусно проведенная дискредитация евреев затрагивала самые глубокие защитные функции человека, ставшего объектом воспитания, противоестественного в сексуальном отношении.

Антикапиталистическая и антисексуальная позиция масс могла быть с помощью понятия "еврей" полностью вовлечена в поток фашистской идеологии. Неосознанное стремление к радости сексуальной жизни и сексуальной чистоте при одновременном страхе перед естественной сексуальностью и отвращением к противоестественной порождают фашистско-садистский антисемитизм. "Француз" имеет то же значение для немца, что и "еврей" и "негр" для бессознательно-фашистски настроенного англичанина. "Француз", "еврей" и "негр" являются обозначениями "сексуально-чувственного".

Так и получилось, что современный сексуальный политик XX века, сексуальный психопат и преступный извращенец Юлиус Штрайхер смог вложить "Штюрмер" в руки миллионов молодых и взрослых немцев. Ни на каком другом примере, кроме этого журнала, не становится так ясно, что сексуальная гигиена давно перестала быть проблемой, обсуждаемой в медицинских кругах, что она, напротив, стала вопросом важнейшего общественного значения. Пусть следующие примеры из штрайхеровской фантазии образца 1934 г. проиллюстрируют сказанное:

Журнал "Штрюмер" издавался Юлиусом Шграйхсром, нацистским гауляйтером Франконии в 1933-1940 гг. и одним из главных теоретиков и практиков антисемитизма (казнен в 1946 г. по приговору Международного военного трибунала в Нюрнберге). Он обращался к самым низменным инстинктам масс, по словам советского историка Д, Мельникова, "гусю перемешивая похоть с политиканством".

"20-летний Хельмут Даубе сдал экзамены на аттестат зрелости. Часа в два ночи он ушел домой, а в пять утра родители обнаружили его лежащим у дверей дома. Шея была разрезана до позвоночника, а половые органы вырезаны. Крови не было. Руки несчастного были перерезаны. Внизу живота виднелись многочисленные ножевые раны".

"Старый еврей неожиданно напал на чердаке на молодую нееврейку, изнасиловав и осквернил се. Дело дошло даже до того, что ему удалось проникнуть в ее незапертую комнату".

"Молодые супруги из Падерборна пошли гулять за город и наткнулись по пути на кусок мяса. Присмотревшись внимательнее, они, к своему ужасу, увидели, что это были половые органы, искусно отделенные от женского тела".

"Еврей разрезан ... (в оригинале пропущено женское имя. Прим. перев.) на куски, каждый весом по фунту. Вместе со своим отцом он разбросал их по всей округе. Их нашли в небольшом лесу, на пнях, в пруду, в ручье, в отводном канале и в яме для навозной жижи. Отрезанные груди оказались на сеновале".

"В то время как Моисей перевязал платком горло ребенка, которого Самуил держал на коленях, тот отрезал ножом кусок от его челюсти. Другие собирали кровь в чашу и одновременно кололи иглами обнаженную жертву..."

"Сопротивление женщины не смогло остудить его желание. Наоборот, он попытался закрыть окно, чтобы соседи не могли заглянуть внутрь. Затем он снова прикоснулся к женщине типично еврейским низменным способом... Он настойчиво повторял женщине, что ей-де не следует так ломаться. Он закрыл окна и двери. Его слова и действия становились все бесстыднее. Он загонял жертву в угол. Все протесты женщины были напрасны. Он посмеялся даже над ее угрозой позвать на помощь, тесня женщину все ближе к дивану. С его губ срывались самые низкие и непристойные слова. Затем он, как тигр, обрушился на тело женщины, чтобы довести до конца свое дьявольское дело".

До знакомства с этими цитатами многие люди наверняка полагали, что я преувеличиваю, говоря о душевной чуме. Мне же остается лишь заверить, что я употребил данное понятие не по легкомыслию или не ради красного словца, а со всей серьезностью. Невероятно действенным способом на протяжении последних семи лет в миллионах экземпляров "Штюрмер" не только подтверждал своим читателям реальность генитального страха кастрации, но и кроме того будил дремлющие в каждом противоестественные фантазии. После краха главного носителя душевной чумы в Европе непросто будет справиться с этой проблемой. Речь идет не о немецкой, а о всеобщей проблеме, так как сплав стремления к любви и гениталъного страха представляет собой явление, порожденное структурой отношений в современном обществе. В Скандинавии меня разыскали молодые фашисты, сохранившие какую-то частичку естественного ощущения жизни, и спросили, как следует относиться к Штрайхеру, к расовой теории и прочим милым вещам. Что-то в них, по мнению моих гостей, было не так. Я обобщил необходимые меры в виде краткого резюме, которое и воспроизвожу здесь:

"Что же делать?

Общая задача: этому реакционному свинству следует противопоставить хорошо организованное и корректное просвещение относительно различия между здоровой и больной сексуальностью. Каждый средний человек поймет это различие потому, что он сам его уже почувствовал. Каждый средний человек стыдится своих болезненных, противоестественных сексуальных представлений и стремится к ясности, помощи и естественному сексуальному удовлетворению.

Нам надо разъяснять людям сущность их проблем и помогать им! Это можно сделать следующим образом:

1) Собирать весь материал, который мог бы показать любому трезвомыслящему человеку порнографический характер "штрайхеризма". Распространять листовки! Сексуальные интересы масс должны пробуждаться здоровыми методами, осознаваться и находить поддержку.

2) Собирать и распространять весь материал, который может показать людям, что Штрайхер и его сообщники психопаты, совершающие тяжелые преступления против здоровья народа! Штрайхеры же существуют в этом мире повсюду.

3) Разоблачать тайну влияния Штрайхера на массы провоцирование болезненных фантазий. Люди будут с радостью получать и читать хороший просветительский материал.

4) С болезненной сексуальностью, создавшей почву для гитлеровской расовой теории и преступлений Штрайхера, можно бороться, только противопоставляя ей естественные и здоровые процессы и стереотипы поведения в половой жизни. Если люди получат разъяснения, то сразу же поймут различие между здоровым и больным и проявят жгучий интерес к тому, чего они действительно хотят, но не отваживаются высказать, в том числе:

а) Здоровая и приносящая удовлетворение половая жизнь безусловно предполагает наличие возможности быть без помех наедине с любимым партнером. Необходимо, следовательно, строительство жилья для всех, кто в нем нуждается, в том числе и для молодежи.

б) Сексуальное удовлетворение не идентично продолжению рода. Здоровый человек на протяжении своей жизни совершает половой акт три четыре тысячи раз, имея в среднем только двоих детей. Для сексуального здоровья безусловно необходимы противозачаточные средства.

в) Большинство мужчин страдают сексуальными расстройствами из-за воспитания, подавляющего сексуальность. Это значит, что они остаются неудовлетворенными в результате полового акта. Необходимо поэтому создание достаточного количества амбулаторий для лечения сексуальных расстройств. Необходимо рациональное половое воспитание, формирующее положительное отношение к любви.

г) Молодежь заболевает из-за конфликтов вокруг онанизма. Здоровью не вредит только самоудовлетворение без чувства вины. Молодежь имеет право на счастливую половую жизнь в оптимальных условиях. Продолжительное половое воздержание, безусловно, вредно. Болезненные фантазии исчезают только при половой жизни, приносящей удовлетворение.

Боритесь за это право!"

Я знаю, что одних листовок и просвещения недостаточно. Необходима общая, поддерживаемая всем обществом работа по изменению нынешней структуры человеческого характера, порождающей душевную чуму, позволяющей психопатам действовать в качестве диктаторов и современных сексуальных политиков, отравляющих всем жизнь. Одним словом, необходимы высвобождение естественной сексуальности масс и забота о ней со стороны общества.

Сексуальность людей была в 1930 г. Золушкой общества, объектом сомнительного интереса со стороны реформаторских объединений. В 1940 г. она стала краеугольным камнем всего здания общественных проблем. Если верно, что фашизм успешно воспользовался стремлением масс к сексуальной жизни, сделал это иррациональным образом и создал тем самым хаос, то верно также и то, что извращения, которым он позволил вырваться на волю, могут быть обузданы только всеобщим рациональным решением полового вопроса.

События, развернувшиеся в Европе между 1930-м и 1940-м гг., дали богатейший материал, с точки зрения умственной гигиены, и подтвердили точку зрения, которую я отстаивал в дискуссиях с Фрейдом. Болезненным в этом подтверждении было бессилие и убежденность в том, что естественная наука еще далека от реального постижения феномена, который я в этой книге называю биологическим ядром структуры характера.

В общем и целом мы, врачи и педагоги, остаемся так же беспомощны перед ошибками в биологической жизни людей, как, например, люди в средние века были бессильны перед инфекционными болезнями. Но мы уверены в том, что опыт фашистской чумы мобилизует в мире силы, необходимые для того, чтобы справиться с этой проблемой цивилизации.

Фашисты претендуют на осуществление "биологической революции". Верно, что фашизм поставил проблему жизненной функции в человеке, приобретшей невротический характер. У фашизма, если взглянуть с точки зрения масс, следующих за ним, несомненно проявляется неукротимая воля к жизни. Но формы ее проявления слишком ясно обнаруживают следствия старого как мир душевного порабощения. Поначалу проявились только противоестественные влечения. Послефашистское общество осуществит биологическую революцию, которую фашизм не осуществил, но сделал необходимой.

В следующих разделах книги рассматривается функция биологического ядра. Научное постижение этого вопроса и его решение в соответствии с социальными принципами будет заслугой рационального труда, борющейся науки и стремлением к естественной функции любви, результатом подлинно демократических, мужественных и коллективных усилий. Их цель земное материальное и сексуальное счастье масс людей.